Как будто непроизвольно Мария коснулась синяка под глазом, отливавшего уже сине-зеленым цветом.
— Они думают, что он мертвым сделал это?
Пэйджит не ответил.
— Скажи мне, — наконец заговорил он. — Ты раньше была знакома с Марком Ренсомом?
Она посмотрела на него широко открытыми глазами.
— О Боже… Нет!
— Следующим шагом Шарп будет выяснение: была ли ты знакома с Ренсомом. Если была, скажи мне об этом сейчас, или я на самом деле брошу тебя на произвол судьбы.
Ее раздражение окончательно уступило место страху.
— До его звонка я не встречалась с ним. Клянусь.
— Было бы лучше, если бы это оказалось правдой. Достаточно того, что на пленке Монка записано несколько ответов, которые либо неправдивы, либо, как ты сама теперь видишь, неточны. Не говоря уже о том, что данные Шелтон никак не подтверждают твоих показаний. — Пэйджит повысил голос. — И я не могу считать, что ты добропорядочно провела эти полчаса.
Мария холодно посмотрела на него:
— Даже трудно сказать, у кого — у тебя или у Ренсома — более оскорбительный взгляд на меня.
— Тогда найми лучшего адвоката в стране и восстанови свою репутацию.
Внезапно она почувствовала, что силы покинули ее.
— Ты совсем не веришь мне?
— Это не так. Во всем остальном я тебе верю. Я понимаю, что в чем-то тебе можно верить.
Мария резко поднялась:
— Знаешь, мне все это уже надоело.
Пэйджит пожал плечами:
— Ты не должна забывать о том, что у тебя есть хорошего. Твой пятнадцатилетний сын верит в тебя. Что касается меня, то я думаю о том, как избавить Карло от ненужных страданий, только из этих соображений я и действую.
— Чудесно. — Мария потянулась к своей сумочке. — На сегодня мы закончили?
— Минуточку. Мой тебе совет: никаких конкретных объяснений на телевидении — только искренние рассуждения общего характера о твоих мучениях и о мучениях таких же жертв. Я не хочу исправлять еще какие-то твои «ошибки».
Мария молча смотрела на него.
— Хочу пожелать Карло спокойной ночи, — наконец сказала она.
Когда она вернулась, лимузин уже был во дворе. Пэйджит проводил ее до дверей. За порогом она обернулась к нему, не зная, что увидит на его лице.
Его лицо не выражало ничего.
— Удачи в «60 минутах», — произнес он.
Потом неслышно затворил дверь, и Мария осталась одна.
— Это был кошмар, — тихо проговорила Мария. — Мне приходилось слышать об этом, женщины рассказывали, но как это на самом деле происходит, я и представить не могла.
Библиотека, где Карло и Пэйджит смотрели передачу, освещалась только светом телевизионного экрана. Телекамера вначале панорамировала номер отеля, потом захватила в кадр Марию и ее интервьюера и наконец дала крупным планом лицо Марии — оно заполнило весь экран. Вид у нее был тревожный, замкнутый — она была слишком поглощена тягостными воспоминаниями, чтобы замечать направленный на нее объектив.
Зазвучал голос интервьюера за кадром:
— Вы не могли бы описать свои ощущения?
Пэйджит взглянул на Карло, застывшего в напряжении.
Рядом с ним на диване лежал воскресный номер газеты. Заголовок гласил: «Загадка смерти Ренсома не разрешена».
Шарп предвосхитила интервью Марии. Статья явно была ее идеей. Репортер приводил цитаты из ее высказываний, из которых следовало, что она «занята изучением противоречий между показаниями мисс Карелли и фактическими данными»; «озадачена тем, что мисс Карелли неожиданно прекратила давать показания»; «полна решимости добиваться того, чтобы по этому делу об изнасиловании, от которого зависит и ее собственная карьера, проводилось объективное расследование» и что она «очень надеется: общественность не забудет о том, что талантливый человек погиб в их городе». На единственной фотографии, помещенной в газете, был трогательно юный Марк Ренсом.
Пэйджит умудрился поместить в том же номере и свои соображения. «Головоломка с данными исследований и несовпадениями, — отмечал он, — не должна отвлекать нас от главного факта — Мария Карелли была вовлечена в трагедию, у которой нет иной первопричины, кроме попытки изнасилования».
Но это не спасло Марию от тяжелого испытания, в которое ее искусно ввергла Шарп, — ей предстояло либо подробно рассказывать на глазах у телезрителей об обстоятельствах дела, либо откровенно уклониться от этого.
На экране глаза Марии были опущены вниз. Она казалась лишенной голоса и сил.
— Это воспринималось как нечто нереальное, — наконец вымолвила она. — Несколько мгновений мне казалось, что это происходит с кем-то другим. Потом мой ужас обрел осязаемые черты — его дыхание на моем лице, тело, придавившее меня к полу, руки, срывавшие с меня одежду. — Она помолчала, коснулась рукой щеки и тихо закончила: — Шок, когда он ударил меня.
— Он что-нибудь говорил?
— Да. Но я не могу повторить это. Пока не могу. — Она смолкла, потом пробормотала: — Извините. Я даже не могу называть его по имени.
— Вы хотите закончить на этом?
— Нет. — Она медленно покачала головой, но сама, кажется, не была уверена в этом. — Просто прошло так мало времени. Но нет.
Она подняла глаза, глаза умоляли.
— А может быть, и так. Вы правы, и тогда…
— Возможно, это несколько несвоевременно, — вмешался интервьюер, — но я полагал, что вы могли бы дать свой комментарий к некоторым вопросам, в которых, кажется, пытаются разобраться в офисе окружного прокурора.
Лицо Марии застыло на минуту, потом на нем явственно обозначилось замешательство.
— Я даже не знаю, что это за вопросы. Почему они возникли. Он пытался изнасиловать меня…
Она снова смолкла, не закончив фразы.
— Может быть, — съязвил интервьюер, — некоторые вещи оставим пока в покое?
Мария кивнула.
Карло наклонился вперед:
— Что у них происходит?
Пэйджит почувствовал беспокойство:
— Пока не понимаю.
— Окружной прокурор, — продолжал голос, — утверждает, что пуля, убившая Марка Ренсома, пролетела никак не меньше трех футов, тогда как вы заявили, что пистолет выстрелил, когда Ренсом лежал на вас сверху.
Мария, казалось, была изумлена. Пэйджит прошептал Карло:
— Вопросы он получил от окружного прокурора.
На экране Мария уже овладела собой.
— Они, вероятно, не понимают, как быстро все это произошло и как это может ошеломить. — Ее голос снова стал спокоен. — Это длилось секунды. Он бил меня. Мне было больно, и я опасалась за свою жизнь. Когда пистолет выстрелил, он мог отпрянуть назад — я же говорю, все это произошло мгновенно, пуля могла пролететь и несколько дюймов, и больше. Каждую ночь я вспоминаю лишь одно — его смерть, но при этом не могу думать о каких-то расстояниях. Скажу больше — не было случая, который бы так запечатлелся в моем сознании и в то же время так потряс меня, что вспоминается как совершенный сумбур. — Она сделала паузу. — Я не хочу никого обидеть, но порицать человека, как это делают некоторые, за то лишь, что он был до такой степени потрясен, это, по моему мнению, не что иное, как бессердечие.
— Черт возьми! — оживился Карло. — Неплохо сказано.
Пэйджит не отвечал; он слишком хорошо представлял реакцию Шарп на то, что она сейчас видела.
— Кроме того, окружной прокурор считает, что прошло никак не меньше тридцати минут, прежде чем вы позвонили по 911.
Мария покачала головой:
— В тот день я утратила всякое представление о времени. Как я говорила одному из своих друзей, шок лишает способности нормально мыслить, как будто пробираешься по темному дому, который тебе абсолютно незнаком. Лишь одно я уяснила совершенно точно — этот человек мертв. — Мария снова посмотрела в объектив камеры. — Если бы это было не так, я никогда не потеряла бы голову, что бы он ни делал со мной.
— Вы помните, что произошло в эти полчаса?
— Только отдельные фрагменты. — Голос у нее был тихий, недоуменный, как будто ей самой было непонятно все это. — Единственное, что отчетливо помню, — как вышла из шока и позвонила по 911.