«Что можно сказать на это?» — подумала Терри.
— В таком случае я заменила бы обстановку, — наконец вымолвила она.
Стайнгардт посмотрела ей в лицо:
— Да? А что бы предпочла ваша матушка? Хотя, я боюсь, мадонна с младенцем Христом, да еще исполненная маслом, не смотрелась бы в нашем интерьере.
Терри внутренне напряглась; единственное, что оставалось неясным в замечании хозяйки дома, — на какое различие она намекала: на классовое или расовое.
— Многие из нас, — спокойно ответила она, — предпочитают портрет Джеймса Кольта в рамке. Лучше тот, который светится в темноте.
Взгляд Жанны Стайнгардт выразил удивление, потом она растянула губы в холодной улыбке:
— Как я понимаю, вам известно, что на пленке.
Терри кивнула.
— Я перестала на него молиться — если мы с вами правильно поняли друг друга. То же произошло и с Марией Карелли после того, как Марк Ренсом заставил ее это прослушать.
Жанна Стайнгардт откровенно рассматривала ее пристальным оценивающим взглядом.
— Ну да. Я видела ее вчера вечером в «60 минутах». Впечатляет. Садитесь, пожалуйста.
Она провела Терри к софе в центре комнаты с белой хлопчатобумажной обивкой, изукрашенной ацтекским узором. Терри села на одном краю софы, Жанна — на другом, сложив руки на коленях и скрестив ноги.
Сейчас самое время, подумала Терри, смягчить тон разговора.
— Ваша мама… — начала она. — Как это должно быть ужасно…
— Я почти не помню ее. — Хозяйка картинно пожала плечами. — И потом, это скорее отсутствие, чем потеря.
Терри попыталась представить свою жизнь, в которой «отсутствует» мама Роза. Это было похоже на то, как если бы сама она перестала существовать. И тут же поняла, что пустота, которую она ощутила в душе Жанны Стайнгардт, не что иное, как отсутствие любви.
— А я, как вы говорите, счастливая.
Мисс Стайнгардт сделала отстраняющий жест:
— Вы пришли поговорить о моем отце и кассете.
— О кассете и Марке Ренсоме, — поправила Терри.
Дочь врача бросила на нее пытливый взгляд:
— Что вы хотите узнать? Ведь ваша клиентка уже убила его.
Несколько мгновений Терри молча смотрела в окно. Из окна был виден бассейн, овал которого контрастировал с геометрической правильностью прямых линий и углов дома. Слуга-мексиканец натягивал над бассейном металлическую сетку, чтобы тропическая листва не попадала на голубую поверхность воды.
— Как получилось, что Марк Ренсом приобрел эту кассету?
— Очень просто. — Мисс Стайнгардт одарила собеседницу тонкой улыбкой. — Я позвонила ему.
Ну, это неудивительно, подумала Терри.
— По какому поводу? — мягко спросила она. Вопрос был излишним; она была уверена, что знает ответ: деньги. Мгновение собеседница молчала.
— Я считаю, — голос ее звучал холодно, — что кассету можно давать прослушивать в воспитательных целях.
Поколебавшись, Терри задала вопрос:
— А разве это не сугубо конфиденциально?
— Конечно, и мой отец так считал. Он оставил указание, чтобы все кассеты были уничтожены его душеприказчиком. — Она вновь позволила себе чуть заметную улыбку. — А его душеприказчик — я.
Терри постаралась сохранить нейтральный тон:
— А у вас не возникают проблемы в связи с особыми привилегиями пациентов врачей-психиатров?
— О нет. Лаура Чейз уже не лечилась у моего отца, когда сунула себе в рот ствол пистолета и нажала на спусковой крючок. — Регистр хриплого голоса понизился. — Видимо, она почувствовала, что полностью деградировала.
Терри молчала, пытаясь сохранить душевное равновесие. За интеллектом и эгоизмом, острым холодом которых тянуло от этой женщины, она угадывала другое чувство, распознать которое пока не могла.
— Все же люди будут доказывать, что Лаура имела право на сохранение в тайне некоторых подробностей ее частной жизни.
Мисс Стайнгардт отмахнулась:
— Пусть доказывают. Но с ее стороны никаких возражений опасаться уже не приходится. Поэтому у меня развязаны руки, и мой адвокат не возражал против контакта с Марком Ренсомом.
Терри подумала, что Жанна говорит как автомат; что-то жестокое было в ее равнодушии, равнодушии напоказ.
— Что вы сказали Ренсому? — спросила она.
— То, что нужно. — Ответ прозвучал резко, в голосе слышались язвительные нотки. — Что я восхищена его произведениями. Что я читала статью, которую он написал о Лауре Чейз, — «Плоть становится мифом», так, кажется, она называется. Что я разделяю его интерес к обстоятельствам смерти Лауры. И что, если у него будет желание, я могу дать ему послушать отцовские кассеты. — Она сделала паузу. — По договорной цене, разумеется.
— И что он сказал?
— Что хочет встретиться со мной. — На ее лице снова появилась странная улыбка. — И мы встретились. Заперлись в кабинете моего отца среди кассет с записями.
Терри представила эту встречу, и ей стало не по себе.
— А где его кабинет?
Мисс Стайнгардт с удивлением посмотрела на нее:
— Здесь, разумеется, в этом доме, доме моего отца. Это его самое сокровенное, сугубо личное место.
Поколебавшись, Терри попросила:
— Можно посмотреть?
— Если угодно.
Хозяйка провела ее по коридору, стены которого были увешаны фламандскими гобеленами, и открыла белую дверь. Встала на пороге, скрестив руки на груди.
Терри вошла в комнату. Мебели было очень немного, и почти вся она была белой — включая кушетку для пациента и кожаное кресло Стайнгардта в ее изголовье.
Подумалось, что вид пустых кушетки и кресла будет теперь преследовать ее воображение; эти предметы напомнили ей, что Стайнгардт не смог помочь Лауре Чейз.
— Стерильно, как в операционной, — бросила от дверей Жанна Стайнгардт. — Недаром отца как-то назвали «хирургом души».
Терри обернулась к ней:
— А где кассеты?
Стайнгардт показала пальцем:
— Там.
В стене, между кушеткой и креслом, была дверь, которую Терри сразу не заметила. Жанна стремительно прошла мимо нее и открыла дверь. Вторая комната была темна.
Хозяйка включила черную настольную лампу. Терри увидела темные полки, книги по психиатрии, стол, два черных кресла, но ни одной вазы, ни одного эстампа. Комната была абсолютно безлика.
— Святая святых, — театральным шепотом насмешливо произнесла Жанна Стайнгардт. — Второй мозг или, точнее, квинтэссенция моего отца.
Терри прошла к полке на дальней стене. Полка была ячеистой конструкции — в таких ячейках хранят записи любимой музыки. Но эти записи в белых пластмассовых коробках имели шифр с римскими цифрами, номерами, датами. Когда Терри взяла в руки одну из коробок, она испытала чувство, похожее на гадливость.
— Возможно, здесь чья-то судьба, — раздался за ее спиной голос мисс Стайнгардт. — Каково ощущение, когда держишь в руках чужую жизнь?
Терри глядела на кассету, слова и интонации Жанны эхом повторялись в сознании, вызывая непонятное чувство.
— Как вы узнали, на какой кассете Лаура Чейз?
— Мой отец составил указатель. — И снова в голосе зазвучал сарказм. — Я показала его Марку Ренсому, когда он приехал. Вначале познакомила с указателем, а уже потом сказала, какие у меня расценки.
Терри избегала прямого взгляда на собеседницу, это было неприятно ей. Она медленно двигалась вдоль полки, скользя взглядом по батарее кассет. А вот и брешь — целая полка и половина другой были пусты.
— Это место Лауры Чейз, — услышала она. — Немало времени потрачено на ее лечение.
Терри молчала.
— Ренсом забрал их? — наконец спросила она.
— Да. Так мы договорились, — почти весело сказала дочь врача. — Он хотел работать дома.
Терри осмотрела и последнюю полку с кассетами — искать уже было нечего, просто она не знала, что делать дальше.
И тут увидела еще одну брешь. Брешь была небольшой, всего две пустые ячейки. Положив туда пальцы, она спросила:
— А это? Тоже Лаура Чейз?
— Не знаю. — Мисс Стайнгард помедлила. — Здесь они были бы не на месте.