Терри посмотрела на ячейки. Если она хоть что-то понимает в системе шифров доктора Стайнгардта, они относились к двум разным пациентам; номера и цифры были разными, даты частично совпадали.
— Что-нибудь здесь было?
На мгновение ее собеседница была озадачена.
— Не уверена. Я заметила это на другой день. Но не могу припомнить.
— Если здесь были кассеты, мог Марк Ренсом взять их?
Стайнгардт пожала плечами.
— Наверное, мог — один или два раза я позволяла ему прослушивать записи здесь одному. Вы знаете, ему очень не терпелось. — Тон ее сделался сухим. — Ему, кажется, нравилось общаться с Лаурой в комнате, где она обнажалась целиком, в фигуральном смысле, разумеется. Как он, должно быть, хотел оказаться на месте моего отца!
Как будто озноб охватил Терри.
— Если кассеты пропали, можно узнать об этом по указателю?
Воцарилось короткое молчание.
— Да. Можно было бы.
Терри уже хотела было повернуться, чтобы идти, как взгляд ее приковала черно-белая фотография, одиноко висевшая на стене, — аскетическое лицо человека на седьмом десятке лет, с заостренными чертами и пергаментной кожей; глаза, погасшие, водянистые, ничего не выражали.
— Ваш отец?
Жанна кивнула:
— Кажется, она здесь кстати. Я сама повесила ее перед приходом мистера Ренсома.
После паузы Терри спросила:
— Вы не могли бы рассказать об этом?
— О визите Ренсома? Конечно. — Хозяйка и гостья опустились в кресла. — Это было, в сущности, забавно.
Терри ощутила, как угнетающе действует на нее безликость комнаты.
— Что же было забавным?
— То, как он изменился. Входя в дом, Марк Ренсом прямо-таки излучал энергию — он как будто рвался из своей телесной оболочки, этакий рыжеволосый ирландец, беспрестанно укрощающий собственного дьявола. Это чувствовалось, даже если он не произносил ни слова. — Мисс Стайнгардт повела головой, как бы осматриваясь, и Терри заметила, что у нее почти львиный профиль. — Но лишь только он ступил сюда, в эту комнату, сразу изменился — словно оказался вдруг в храме. А когда я показала ему кассеты, он даже говорить не мог — только смотрел, вытаращив глаза. А потом попросил: «Включите что-нибудь для меня». — Голос рассказчицы стал насмешливым, она была погружена в воспоминания. — Я поставила кассету. Одну из многих.
— Ту, которую он прокручивал для Марии Карелли?
— О нет. Как и Лаура, лучшее я приберегла под конец. — Она смахнула волосы с лица. — Ему достаточно было слышать ее голос — Лаура Чейз, восставшая из могилы.
— А что он делал?
— Просто сидел, ссутулившись, слушал. Почти не шевелясь. А когда запись кончилась, предложил мне сто тысяч долларов. Я ответила ему, что этого недостаточно, — довольно вежливо ответила, скорее с сожалением, чем с раздражением. А потом сказала о последней кассете Лауры. — Странная улыбка снова появилась на ее лице. — О той, с Джеймсом Кольтом.
Терри поняла, что между ними состоялся торг. Она спокойно спросила:
— И что же Ренсом?
— О, о том, какую цену он готов заплатить, я поняла уже по его лицу. Лицо было — как бы это сказать — алчным. — У нее был издевательский голос пресыщенной женщины, рассказывающей об отставном любовнике. — Такое ощущение, будто я предложила ему самое Лауру Чейз.
У Терри рассказ не вызывал ничего, кроме отвращения. И представить нельзя, на что могла решиться Жанна Стайнгардт ради денег!
— Что было потом?
— Здесь, в комнате, мы и договорились. Двести пятьдесят тысяч долларов плюс тридцать процентов — особая плата. — Дочь смотрела на фотографию отца, как бы адресуя эти слова ей. — Последние десять процентов, — язвительным тоном добавила она, — за позволение Марку взять Лауру к себе домой.
Терри наблюдала за ее лицом.
— Он говорил, как собирается использовать кассету?
— Нет. Но я полагала, она была нужна ему для работы над книгой. Кассета очень многое объясняет в ее смерти, вы не находите? — Смолкнув, мисс Стайнгардт по-прежнему смотрела на отцовскую фотографию. — В ней вся Лаура.
На какое-то мгновение ход мыслей Терри прервался. Потом она снова задала вопрос:
— Он когда-нибудь говорил, что собирается дать послушать кассету Марии Карелли?
— Нет. — Собеседница снова обернулась к Терри, в ее голосе зазвенело презрение. — Он не сказал мне, что собирается использовать кассету как прелюдию. С моим скромным воображением я видела в ней лишь материал для первоклассного бестселлера о самоубийстве Лауры. По крайней мере, название книги было «Кто убил Лауру Чейз?».
— В связи с Лаурой Чейз он упоминал какую-нибудь женщину?
Женщина задумалась.
— Я помню, он говорил о Линдси Колдуэлл, — наконец сказала она. — Хотя я не поняла, в какой именно связи.
Терри была удивлена, услышав имя знаменитой актрисы, все еще красивой в свои сорок лет, известной как своей общественной деятельностью, так и присужденными ей «Оскарами». Студенткой в Беркли Терри слышала выступления Линдси Колдуэлл по женскому вопросу. Ее речь, по сути, представлявшая рассказ о собственном болезненном превращении «из куколки-красотки в суперженщину», как сама Колдуэлл назвала это, была удивительной по своей искренности и простоте. Терри подумала, что она — прямая противоположность Лауре Чейз, женщина, чье благоразумие и воля могли вызвать лишь неприязнь Марка Ренсома.
— Что он говорил о ней? — поинтересовалась Терри.
— Я не помню точно, о чем он говорил в первый раз. Помню только, спросил меня, знаю ли я ее. Я ее не знаю.
— А Ренсом спрашивал о том, существует ли какая-нибудь связь между Лаурой Чейз и ею?
Мисс Стайнгардт мотнула головой:
— Не спрашивал, и я не знаю. Но, если я не ошибаюсь, Лаура умерла, когда Линдси Колдуэлл едва минуло двадцать.
Взгляд Терри скользнул вдоль полок к тому месту, где могли бы быть две кассеты.
— Линдси Колдуэлл встречалась когда-либо с вашим отцом? Как пациентка, я имею в виду?
— Я не помню, была ли она в указателе. — Хозяйка задумалась. — Прослушивая записи, я обращала внимание только на то, что имеет отношение к Лауре Чейз. Главным образом, меня заинтересовала последняя кассета.
— Почему?
Выражение лица мисс Стайнгардт стало неприветливым, и в голосе прозвучала откровенная неприязнь:
— Меня очень интересуют обстоятельства ее смерти.
Терри решила не развивать эту тему.
— Вы недавно упомянули, что Ренсом «в первый раз» говорил о Линдси Колдуэлл. Был еще разговор о ней?
— Да. Он звонил мне из Нью-Йорка. Я просила его дать мне почитать то, что уже написано, — хотела убедиться, что он верно понял смысл и значение кассеты Лауры. Ренсом собирался приехать сюда, в Лос-Анджелес, как он объяснил, чтобы встретиться с Линдси Колдуэлл. И, судя по голосу, был весьма доволен собой. — Легкая улыбка тронула ее губы. — Но мне так и не пришлось увидеть наброски к роману, а он так и не повидал Линдси Колдуэлл. Он собирался встретиться с ней через день после Марии Карелли.
Терри помолчала. Потом спокойно спросила:
— Можно посмотреть указатель?
— Нет. — Это было сказано ровно и бесстрастно. — К сожалению, нет.
Женщина смотрела внимательным, непроницаемым взглядом — такой же взгляд, подумала Терри, у мужчины на фотографии.
— В таком случае, может быть, посмотрите сами? Все, что я хочу знать: была ли Линдси Колдуэлл пациенткой вашего отца.
Во взгляде отразилось удивление:
— Для чего?
— Пока трудно сказать. Возможно, она знает что-нибудь о кассете.
— Вам придется спрашивать самое мисс Колдуэлл о ее отношениях с моим отцом. — Отвернувшись, она обвела взглядом ряды кассет. — После того как мы с Ренсомом договорились о продаже, я сожгла указатель.
Терри буквально потеряла дар речи.
— Почему? — наконец спросила она.
Жанна перевела взгляд на фотографию отца.
— По той же самой причине, — ответила она холодно, — по какой решила уничтожить и все остальные кассеты. Я сделала то, что и собиралась сделать.
Неожиданно Терри осознала смысл того, что сделала эта женщина.
— Так те проданные кассеты… это было не из-за денег?