— Да. — Она подняла глаза. — Подобные кассеты способны причинить людям боль.
Инспектор как-то притих в своем кресле; что-то с ним произошло, подумала Мария, он кажется более усталым, чем раньше.
— Ренсом говорил, как он достал кассету? — наконец спросил он.
— Он купил ее. — Мария уловила раздражение в собственном голосе. — У дочери доктора Стайнгардта. Ей нужны были деньги.
— Доктор Стайнгардт?
— Психотерапевт. Он умер.
— Но разве на этот счет нет правил? В случае, когда речь идет о пациентах психиатров, есть особые положения.
Мария снова пожала плечами.
— И Лаура Чейз, и Стайнгардт мертвы. Кто остался? Лишь дочь Стайнгардта и… — И Ренсом, хотела она сказать.
— С вами все в порядке?
— Да. — Она поймала себя на том, что провела кончиками пальцев по глазам. — Просто я смотрела на него в тот момент.
— На кого?
— На Ренсома. Когда он умирал, он очень пристально смотрел на меня.
— До этого мы дойдем, — сказал Монк. — В свое время.
Она услышала тихий, тише его голоса, шелест магнитофона.
— Давайте сейчас. Я устала.
— К этому надо подойти.
Она открыла глаза:
— Можно воды?
— Конечно.
Он встал, вышел, вернулся с пластмассовой чашкой холодной воды. Катушки магнитофона продолжали крутиться. Монк прислонился к стене.
— Вы упоминали телефонные разговоры — он звонил вам на работу, вы звонили ему из дома. До интервью были еще разговоры?
— Он звонил еще раз. Сказал, где и когда сможет со мной увидеться.
— Он выбрал Сан-Франциско?
— Да.
— Для вас это удобно?
— Нет.
— Почему же вы поехали?
Мария покраснела.
— Он обещал, что даст мне прослушать кассету, — наконец проговорила она. — Если я приду одна.
Глаза Монка едва заметно расширились.
— И этого было достаточно, чтобы вы согласились?
Попивая воду маленькими глотками, она подбирала слова для ответа.
— Что касается памяти Джеймса Кольта или гибели Лауры Чейз, то я не собиралась выступать в роли разоблачителя. Меня интересовала этическая сторона вопроса. Как можно покупать и продавать интимнейшие секреты, те, которые люди никогда и ни за что не раскрыли бы постороннему!
— Ну и что, как вы полагали, из этого могло получиться?
— Я думала, что он не будет использовать кассету. — Мария помедлила. — Но ведь я — журналист. Ренсом говорил мне, что правда важнее врачебной тайны и всяких нежностей, что она нужна и мертвым, и живым.
— И вы согласились с этим?
— Нет. — Она рассматривала сломанный ноготь. — Но разве можно было не встретиться с ним?
— Он объяснил, почему связался именно с вами?
— Да.
— И почему же?
Она почувствовала, что тело ее окаменело.
— Он сказал, что любит смотреть меня по телевизору. И что «предмет» заинтересует меня.
— Он разъяснил, что имеет в виду?
— Нет. — Ее голос снова стал спокойным. — Пока я не пришла к нему.
Монк сел, посматривая на нее поверх магнитофона и потирая ладонью подбородок.
— Что произошло, — наконец спросил он, — когда вы пришли к нему в номер?
Мария смотрела мимо него в стену. Обдумывай каждую мелочь, говорила она себе, каждую фразу.
— Я пришла около одиннадцати тридцати. — Хладнокровие вновь изменило ей. — Он был один. Я думала, у него будет еще кто-нибудь из журналистов. А он был один…
Монк откинулся на спинку стула.
— Вы мне все пытались задавать вопросы, вместо того чтобы самой рассказать со всеми подробностями. Ну что же, потом мы вернемся к некоторым деталям. — Выходя из задумчивости, Мария обнаружила, что опять молча смотрит на магнитофон.
— Может быть, — предложил Монк, — начнете с того, как он выглядел, когда вы пришли.
Мария подняла взгляд на инспектора:
— Он был омерзителен.
— В каком смысле?
— В любом, — выдохнула она. — Чтобы понять это, надо быть женщиной.
Монк улыбнулся одними глазами:
— Постараюсь понять.
Мария опустила взгляд:
— Начну с того, что у него отталкивающая внешность. Он был довольно высоким и держался этаким патрицием — англо-ирландский акцент, манера стоять, как будто позируя портретисту. Но от этого он лишь походил на персонаж из музея восковых фигур. Даже кожа у него казалась холодной. И живот мягкий и белый… — Она прервала себя. — Но это было позже.
Глаза Монка сузились.
— Давайте с начала.
Мария кивнула:
— А началось с того, как он смотрел на меня. Он был ирландского происхождения, глаза у него были водянисто-голубые, и такие, знаете, славянские черты — широкое лицо с поднятыми уголками глаз, наверное, после пластической операции. И даже когда он улыбался, глаза не смеялись. — Она отвернулась. — Я тогда подумала: он похож не на интеллектуала, а на русского генерала во время первомайского парада. У которого дедушка изнасиловал бабушку во время какого-нибудь крестьянского восстания…
Мария заметила, что непроизвольно сжимает запястье. Но закончила довольно спокойно:
— Мне это сразу пришло в голову, я и сесть не успела. Я еще поздравила себя с этим тонким наблюдением.
Монк подождал, давая ей время сосредоточиться.
— Что он сказал, когда вы пришли?
— Что я — красивая женщина. — Монк поднял на нее глаза. — Что телекамера не в состоянии передать всю мою прелесть.
— Что сказали вы?
— Я, конечно, поблагодарила его. — В ее голосе зазвучала ирония. — И перешла к другой теме.
— К какой?
— К его творчеству. О чем еще говорить с писателем, у которого уже приготовлен собственный некролог: «Больше, чем кто-либо иной, он понимал и писал правду своего времени…»?
Инспектор промолчал. Мария знала, что он ждет, что он хочет слышать не эти слова и понимает: она пытается избежать разговора о происшедшем.
— Когда мы разговаривали, — сказала она, — я обратила внимание на магнитофон.
— Об этом и расскажите.
Мария снова кивнула.
— Он был на кофейном столике. Так?
— Я не поняла, для чего магнитофон, и, когда села, спросила его об этом.
— Вы действительно не знали?
Мария отвела пристальный взгляд от магнитофона.
— Я подумала, что он собирается нас зачем-то записывать.
— И что он сказал?
— Что это кассета с Лаурой Чейз. И сказал, что даст мне уникальную возможность.
— Что он имел в виду?
— Сказал, что хочет, когда выйдет та книга, дать мне интервью первой. — Она вновь помедлила. — Все о Лауре и Джеймсе Кольте.
Монк скрестил руки на груди. Помедлив, спросил:
— Говорил Ренсом, зачем он принес кассету?
— Как приманку. Сказал, что даст мне послушать. — Она задумчиво рассматривала запястье. — Он все время посматривал на магнитофон, как будто тот не давал ему покоя.
— А что вы сказали?
— Ничего. Он объявил, что вначале хочет поговорить о книге. И что мы позволим себе немного шампанского.
— И вы позволили?
— Я не хотела. Но такая была ситуация. Мне трудно было отказаться. Ему так хотелось быть элегантным — без шампанского он не мог! Да, я не возражала, и он распорядился, чтобы посыльный принес шампанского. Мы сидели на диване, разговаривали, и я выпила один бокал.
Брови Монка поползли вверх.
— Но бутылка была пуста, — заметил он.
— Ренсом выпил остальное. — Мария закрыла глаза. — Пока мы слушали запись.
Монк помолчал.
— Вы слушали ее?
— Да. Тогда я и поняла, зачем ему понадобилась. Он хотел поучаствовать в этом. — Она тихо добавила: — Он хотел, чтобы я знала, что́ Джеймс Кольт делал с Лаурой Чейз.