Почти весь вечер после официальных речей она провела подле фотографии супруга и урны с его прахом. И лишь в какой то момент, обернувшись на совсем уж расчувствовавшегося Питера и разворковавшегося рядом с ним Нейтана, сухо отрезала:
- Не стоит идеализировать отца только потому, что он умер. Он не был господом богом. У него были недостатки, которые вам не понять.
* *
Нейтан прекратил процесс.
Вряд ли только из-за уважения к памяти отца, но он действительно позволил себе идеализировать того после смерти. Даже осознавая это – позволил. Так было легче и безопаснее. Тот умер – и теперь не было причин ворошить то, что может навлечь неприятности на его имя и на всю семью. Тот умер – и Нейтан позволил себе горевать, испытывать чувство потери, и оставить себе те идеалы, которые отец ему некогда задал.
Живой, отец выжег в нём что-то важное, оставив пустоту.
Умерев – позволил эту пустоту наполнить.
И пусть это были фантомы, но Нейтан хотя бы чувствовал себя целым.
Отец умер – да здравствует отец.
Однако намерение засадить Линдермана за решётку только окрепло.
И в скором времени перед Нейтаном нарисовался способ сделать это. Более того, этот способ пришёл параллельно с возможностью продолжить тот путь, который он чуть не бросил со всеми этими потрясениями. Путь, который они выстраивали фактически вместе с отцом, и в котором, похоже, немалое участие принимал и Линдерман.
И в этом была своя особая ирония.
Нейтан начал готовиться к выборам в конгресс. При активном содействии Линдермана и на его деньги. Под тайным прикрытием ФБР.
И если всё пройдёт по намеченному, то через несколько месяцев он станет конгрессменом, ФБР поймает крупную рыбу, а Линдерман навсегда лишится свободы.
Идеальный план.
Потрясающий.
Нейтан чувствовал себя ловким и всесильным, как никогда.
====== 15 ======
Питер совершенно потерял ощущение времени.
С момента похорон отца прошло полгода, и иногда ему казалось, что всё произошло только вчера, а иногда – что в прошлой жизни. И не было иных событий, за которые можно было бы зацепиться, отметить что-то важное и не очень, оценить изменения, вспомнить, какая погода была в тот день, когда… или какие чувства испытывал в то время, как… Всё слилось в один нескончаемый бег на месте. Ощущение, что он рождён для чего-то важного, стремительно мутнело, зарастало паутинками каждодневных хлопот.
Ни благодарность на лицах пациентов и их близких, ни понимание своей уникальности в умении чувствовать и слышать людей – не помогали Питеру удержать в руках ускользающую уверенность в правильности того, как он жил и что делал.
Должно было быть что-то большее.
Что-то неуловимое, заставляющее мысли кружиться, а сердце ныть, что он никак не мог для себя сформулировать, поймать за хвост, вписать в рамки существующей реальности.
Владея кучей свободного времени, он не имел ни минуты на то, что называлось личной жизнью. Лавировал день за днём между больными пациентами и своей пустой квартирой, вроде общаясь со многими людьми, и очень при этом легко и мило, но всё это общение было больше не от личной потребности, а потому что по-другому он не мог. Он не мог не быть открытым. Не мог не чувствовать, не мог не внимать всему миру.
И он, наверное, хотел бы впустить этот мир в себя, но не мог.
Это обрушившееся на него одиночество – его он никак не ожидал.
* *
Уйдя, отец словно увёл с собой маму и брата, оставив вместо них не то клонов, не то двойников, вроде неотличимых от настоящих, но порой удивляющих некоторыми несвойственными им поступками.
Мама то впадала в душевное оцепенение, то начинала язвить и провоцировать, то совершала какие-то безумные поступки вроде мелких магазинных краж. Изредка у неё мелькало что-то похожее то ли на печаль, то ли на нежность, когда в очередной раз, при каком-нибудь инциденте примчавшийся к ней Питер садился рядом, брал за руку, и смотрел на неё своим внимательным взглядом, не пытаясь ничего выяснить. Но потом она снова закрывалась.
По части всевозможных выяснений – это был Нейтан.
Как и всегда раньше, но теперь не только за себя, но и за отца: приезжал, выяснял, отдавал всем распоряжения и бежал дальше. И всё это было бы красиво и правильно, если бы не делалось под эгидой грядущих выборов.
Нейтан совсем зарылся в эту гонку.
Каждый его шаг делался с тщательной оценкой того, сколько это принесёт ему пунктов. Когда это касалось лишь официальных, штабных дел, Питер воспринимал это нормально, но когда Нейтан отчитывал в полицейском участке мать, повышенным тоном вещая, что пора бы уже смириться со смертью отца – это Питера коробило.
Так же было и во время последнего случая.
Брат переживает за имидж?
Волнуется, чтобы это не попало в прессу?
Хочет замять дело?
Отлично, с мамой останется он, Питер, а брат пусть проваливает, тратит на устранение «инцидента» деньги предвыборной кампании!
Что Нейтан тогда и сделал, ни обняв мать, ни поблагодарив брата и ни капли не смутившись.
Мама немного потерянно улыбалась, но уже через пять минут, без излишнего такта и с гордо поднятой головой, отчитывала младшего сына за чрезмерный альтруизм.
* *
Они выходили из полицейского участка, и Питер сетовал на то, что Нейтан думает только о себе, а она, посмеиваясь, говорила, что тот, как и отец, прирождённый лидер, а вот Питер со своими больными стариками вряд ли сможет скопить себе на старость.
- Может, и я буду красть носки, – попытался отшутиться он.
- Не умничай! Если всегда думаешь о других, то забываешь о себе. Ты всегда носился с Нейтаном, и он обнаглел.
Ничуть не оскорбившись, хотя эта песня была не новой, Питер улыбнулся.
- Да? А разве не ты толкала его вперёд в ущерб мне?
- Ему это было необходимо, – невозмутимо возразила мать, – он требовал внимания. И не вини меня, ты сам это допустил.
- Он мой брат, и я люблю его, – просто ответил Питер. Это было само собой разумеющимся и не подлежало никаким вариациям.
Что отчего-то задело мать и усилило её раздражение мягкотелостью младшего сына. Ей всегда хотелось, чтобы он был более сильным. Время от времени, она, как дикая кошка, пыталась шлёпнуть его, разбудить, открыть глаза на мир, вернуть, как ей казалось, к реальности.
- О, любовь переоценивают!
- Он меня тоже любит. Я знаю. Мы всегда были близки.
- Сними розовые очки!
Господи, да сколько можно?! Чего она от него хочет?
Чтобы он признал, что он для Нейтана ничего не значит?
Но это было не так, несмотря ни на что, он это знал!
- Это жестоко, мама! После смерти папы ты можешь говорить всё, что думаешь, но иногда не вредно и промолчать! – ну почему все всегда считают себя мудрее него? Откуда мама может знать, насколько глубоки их отношения с Нейтаном, если в детстве, да и потом, из всей семьи только брат не допускал с ним дистанции, а родители в своей гонке за совершенными детьми, только поглядывали на них из-за руля?
То, что брат сейчас ведёт себя, как последняя зараза, не значит, что ему безразлична семья в целом и Питер в частности, это значит лишь, что пока не пройдут эти проклятые выборы, он будет занят только ими.
- Правда глаза колет? – мать не собиралась быть милосердной, у неё были свои истины, – суть в том, что ты всегда делал из него героя, боготворил. А это чувство не бывает взаимным.
- Ошибаешься, – уже спокойнее, но также непреклонно возразил Питер, – это заложено природой. Тут ничего не изменишь. Мы связаны.
Глядя в его широко открытые, полные уверенности в произносимом, глаза, мать, сдавшись в разговоре, но не в своём мнении, только потрепала сына по голове.
Какой он ещё был ребёнок…
О нет, она бы очень хотела ошибаться. Но память и опыт, к сожалению, преподносили ей другие примеры.
- Я тебе не рассказывал… но когда Нейтан попал в аварию, я знал об этом.
- Всем сразу позвонили!
- Нет, ещё до звонка! Будто он сам сообщил мне об этом! Я проснулся и уже знал, что с ним.