Да ещё эти их не слишком нормальные, с точки зрения Нейтана, светящиеся глаза. Тем более раздражающие, что такие всегда были у Питера, когда тот заводил свои геройские песни, а сейчас он лежит неподвижный, а они тут ничего не могут ему толком объяснить.
Стоило больших усилий держать себя в руках – чтобы и не нервничать, и не закатывать глаза, и не уходить, махнув рукой на это сборище «талантов».
Разговаривать с ними о будущем взрыве было все равно, что спрашивать у ребёнка про его любимую игрушку, которую он одушевляет: когда ты сам не веришь, что она живая, но вид делаешь очень серьёзный, дабы не разбить своим цинизмом детские хрустальные фантазии.
Видит бог, Нейтан очень старался.
Несмотря на своё скептичное к ним отношение, он, тем не менее, находил, за что уважать каждого, кого хоть как-то знал в этой комнате. И всех их вместе – за честность, за готовность отдать самих себя за свои идеи, пусть и не слишком понятные другим. За то, что, по сути, нутро и у него, и у них всё же было одинаковое.
Да, все они были странными.
Но плохих среди них он не видел.
Хиро рассказал ему о будущем.
О взрыве, о том, что он вернулся в прошлое, чтобы его предотвратить.
Он был уверен, что Нейтан ему в этом поможет, ведь тот тоже герой. Кажется, Хиро не сомневался, что таковыми должны быть все, кому даны способности.
Ещё более наивный, чем Питер… Вызывающий у Нейтана достаточно неожиданную приязнь: возможно, из-за этой схожести с братом, но, наверное, ещё и потому, что когда кто-то верит в тебя без каких-то особых гарантий и доказательств – хоть ты и не слишком подходишь под каноничное описание героя – это не может не подкупать.
И, как Питер, совсем не глупец.
Его вера в людей не была основана на академических раскладках, но она не была слепой. Увидев картину, Хиро грустно признал, что виновником взрыва запросто может стать кто-то такой же, как они.
Кто-то со способностями.
Такой же – но, наверное, плохой.
И им нужно постараться его остановить.
И Нейтан пообещал помочь.
* *
Питер снова и снова смотрел на свои пылающие изнутри ладони, и чем больше желал, чтобы этот жар утих, тем больше чувствовал собственное бессилие.
Никто не мог помочь ему затушить самого себя.
Никто в этом городе.
Всё том же городе.
Пустом и обескровленном.
Во всё том же повторяющемся сне.
Никто…
Ни уже знакомые люди, на лицах которых каждый раз вырисовывался новый узор страха и смирения.
Ни новые – такие тоже были, но и на них ложился всё тот же панический отпечаток.
Ни однажды появившийся, и уже более не исчезающий незнакомец, отличающийся от остальных отсутствием ужаса на лице, особой неряшливостью и неуместной издевательской ухмылкой.
Никто из них не мог ему помочь.
Сон повторялся и повторялся, обрастая новыми подробностями, напитываясь болью и напряжением. Видение то и дело передёргивалось потрескивающими разрядами, прорезающими зыбкую нереальность, вокруг словно аккумулировалось электричество, и если сначала ещё могло показаться, что оно приходит извне, то теперь Питер не сомневался, что источником был он сам.
Он горел.
Не болезнью, не смущением и не любовью.
Он горел буквально, самым настоящим огнём, физически ощущая разрастающееся, пожирающее его изнутри, раскалённое ядро. Рвущееся наружу, жадно облизывающееся на весь этот пустой город, на всех этих убегающих людей, подпитываемое их страхом, а более всего – страхом самого Питера. И тот понимал, что унять этот жар очень просто, нужно только успокоиться и перестать его бояться, его – и самого себя, но разорвать этот замкнутый круг никак не получалось.
И никто не мог помочь. И никто даже не пытался.
Никто.
Кроме Нейтана.
Кроме его повёрнутого на практичности брата, не делающего ни шага без уверенности в том, что это принесёт хоть зернышко пользы, и что следующий шаг придётся на твёрдую землю.
Тот снова и снова выходил из здания и неописуемо величественно направлялся к Питеру, и в его ободряющих глазах не было никакого долбаного обещания спасти мир, или город, или их самих.
И Питер снова и снова держал перед собой превращающиеся в угли ладони и, раздирая горло, исступлённо кричал:
- Я не контролирую силу, Нейтан! Я не могу!!!
И снова и снова слышал в ответ:
- Я с тобой, Питер. Я не оставлю тебя.
Снова и снова…
А потом он взрывался. Снова и снова. Успев напоследок увидеть, как разлетаются светящимися брызгами его руки, и как расползается плоть на красивом и победном лице брата.
* *
Очнулся он внезапно, заливая воплями всю больницу, весь – вдрызг, глотая воздух и всё ещё частично находясь в своём сне, с оттиском на сетчатке последнего, что он там увидел. Своего погибающего брата.
Когда-то он хотел спасти мир, пробираясь в гущу событий?
Похоже, что миру требовалось совсем иное…
====== 28 ======
Мать полыхала обидой и возмущением.
Пустая кровать Питера красноречиво сообщала Нейтану, что либо младшему брату абсолютно наплевать на семью, либо у того появились некие настолько срочные планы, что необходимость смыться из больницы превысила все возможные правила приличия, а также риски для здоровья, которые, как было бы резонно предположить, после двухнедельной комы были выше, чем у среднестатистического человека.
У Нейтана даже не было сил сердиться.
Последний месяц разбередил в нём столько эмоций, ранее пребывающих в полусонном состоянии, что они уже порядком замучили его своей интенсивностью и количеством – почти до онемения.
Ему по-прежнему было глубоко не всё равно, что творилось с его братом, но… господи, сколько можно, Пит… Сколько уже можно?
Отправив мать домой, Нейтан уладил все формальности с больницей, параллельно предпринимая попытки дозвониться до брата.
Тот не отвечал.
Ну что же. Тогда самое время продолжить начатое. На фоне уже всего происходящего визит к доктору Сурешу вряд ли увеличит количество энтропии, пожирающей вокруг Нейтана привычный для него мир. Может быть, тот, как учёный, лучше представляет, что происходит с Питером, а, если повезёт, то ещё и знает, где его искать.
* *
Единственное, чем смог помочь доктор Суреш, так это тем, что подтвердил худшие опасения Нейтана: Питер действительно способен, поглотив слишком много чьей-нибудь разрушительной силы, стать опасным для людей.
И для себя.
Всё это было очень удручающе.
Оживившийся Суреш энергично рассказывал про гены, про особенную ДНК Питера, делающего того уникальным даже среди людей со способностями, а Нейтан чувствовал, как притупившийся за последние две недели страх, начинает подниматься, расправляя свои щупальца, собираясь перебираться из хронической фазы в острую.
С учётом новых сведений, его интересовало только одно, можно ли это всё исправить? Можно ли изменить гены Питера?
Теоретически. Чёртов доктор сказал, что только теоретически. Но для этого надо найти Питера.
Ну конечно.
Ещё бы.
Только займите очередь, доктор, слишком много желающих.
Нейтан не собирался брать с собой Суреша, из всех «верующих» тот напрягал его, пожалуй, больше всех. Но тот был единственным, кто, пусть «теоретически», но более или менее реально мог помочь.
Поэтому в квартиру Питера, следуя слабой ниточке логики и надежды, они отправились вдвоём.
Им несказанно повезло.
Пит оказался дома.
* *
Сон всё ещё не отпускал его.
Обычно, очнувшись, Питер чётко ощущал реальность, отделяя её от видений, но в этот раз всё было иначе. Когда он на слабых ногах, как мог быстро, вышагивал из больницы домой, по всем этим улицам, мимо этих домов, машин, он не мог не представлять их – такими же, и тут же – но брошенными, без этого оглушающего, но живого гомона, шуршания шин, подошв, обрывков фраз. Сначала это всё опустеет. А потом и вовсе перестанет существовать. Превратится в радиоактивную пыль.