- Попрошу задержать психически больного брата, – ответил ему в том же духе Нейтан, ни на каплю не устыдившись и запросто подхватив этот провокационный пас, – ради его же блага.
Вопрошающе приподняв брови, он выразительно посмотрел на Питера: как ему такой вариант?
Ох, Нейтан… Всё тот же Нейтан. Думающий, что разрушая жизнь брата – спасает его. В маске холодного несгибаемого политика и острым языком, но с горчинкой на самом дне глаз, крупицей своего истинного «я»: запрятанного, испуганного – и пугающего, слишком уязвимого.
Защищаться – так по полной, за семью оковами?
Питер всегда боялся, что брат когда-нибудь слишком окостенеет, и добраться до этой мягкой точки станет невозможно. Это и сейчас было почти волшебство – когда, в моменты откровений, лицо брата, не особо активное мимически, неуловимо менялось, оживало и теплело, демонстрируя одновременно капитуляцию и облегчение; и предупреждение, чтобы Питер не слишком зарывался, но и благодарность тоже.
Эти моменты – для Питера это был почти экстаз.
Когда-то они были нередкими. Но не в последнее время…
Медленно отставив сумку, Питер подошёл к нему, и, буквально отогнав насупленным взглядом торчащего за спиной брата Суреша, визуально обозначил интимное пространство, доступом в которое обладали только они двое. Их с Нейтаном невидимый круг. Который они редко демонстрировали на публике, но который был очень нужен сейчас им обоим.
Питер сам не замечал, как меняется его собственное лицо, с каждым дюймом приближения к брату, и с каждым шагом отходящего доктора. Как сползает угрюмость, как брови разглаживаются, приподнимаясь в своём природном, лёгком, вечно полуудивлённом положении. Как исчезает упрямый прищур, и распахиваются глаза, а сжатые губы приоткрываются, но не чтобы съязвить или возмутиться, а чтобы попросить…
Сжав плечо Нейтана, рука которого привычно потянулась в ответном движении, ещё больше отгораживая их от окружающего мира, он склонился к нему как можно ближе, и доверительно заглянул в глаза:
- Я знаю, ты хочешь мне помочь. Ты мой старший брат…
Сколько раз они будут проходить этот сценарий?
Питер что-то вбивает себе в голову – Нейтан его отговаривает, не добиваясь никаких успехов.
Питер лезет за пределы своих возможностей, непостижимым образом достигая цели, но потом предсказуемо валится вниз – Нейтан вытаскивает его.
Далее наступает благостная минута единения и всепрощения.
А потом всё начинается снова.
Несмотря на слабость сердца, откликнувшегося на неожиданное «очеловечивание» Питера, Нейтан прекрасно понимал, что со стороны брата это тоже лишь вариант манипуляции, пусть и не такой циничной, какими они бывали у самого Нейтана. Хороший ученик… И хороший брат. Хоть и непослушный.
Он кивал на каждую фразу Питера, понимая, что всё это прилежное выступление лишь для того, чтобы в конце перечеркнуть весь его смысл жирной линией, а сам думал о том, как же он по нему скучал. Все эти выпавшие из жизни две недели. Находясь рядом, но не чувствуя вот так, в полной мере, его жизни, голоса, дыхания, касаний, вредности, упрямства, горячности. Питер вряд ли испытывал то же самое, ведь для него этих двух недель не было. Всё рвётся куда-то… думает, что, позволив себе умереть, совершит лучший в жизни поступок.
Но он не понимает… Он просто не понимает, что Нейтан никак не сможет его отпустить.
- …ты можешь всё исправить, но только…, – Питер несчастно посмотрел на брата, – не на этот раз, Нейтан, – его глаза умоляли понять (неужели тот не сделал бы на его месте то же самое?), отпустить, простить.
- Возможно, – покладисто согласился тот, но, не собираясь сдаваться, ненавязчиво потянул в сторону кресел, – ну, давай… сядем и поговорим.
Снова как с маленьким?
Неужели брат ещё не понял, что больше такое не срабатывает?
Не желая слушать знакомые присказки и заговоры, Питер тихо оборвал его:
- Ладно…
- Хорошо? – обманувшись его поникшим видом, на всякий случай уточнил Нейтан.
- Да…
Какое-то время они неподвижно стояли, почти обнявшись, лицом к лицу, не сводя друг с друга внимательных глаз.
А затем Питер, напоследок покрепче сжав плечи брата, отстранился, и, пройдя несколько обманно неторопливых шагов в сторону, схватил сумку и бросился к выходу.
Ни Нейтан, ни, тем более, доктор, даже не успели ничего сообразить, а когда пришли в себя и выскочили за дверь, там уже никого не было.
Питер сбежал.
Ему хватило этих нескольких секунд…
Обдурил! Господи, как ребёнка! Но как?!
Наорав на дежурящего у двери охранника, который каким-то образом абсолютно ничего не заметил, Нейтан отправил того в аэропорт, с приказом не упустить беглеца на этот раз, и подошёл к приоткрытому коридорному окну.
Неужели Питер просто улетел?
Но почему охранник его не заметил?
Что за новые загадки?
Он сурово глянул на ни в чем не повинного Суреша, и направился отсюда прочь.
Не догадываясь, что прошел буквально в одном метре от брата, прижатого к стене – во избежание лишнего шума и движений – человеком-невидимкой.
====== 30 ======
Клод вызывал смешанные чувства. С одной стороны, веря снам и интуиции, Питер понимал, что без помощи этого странного человека ему не обойтись, с другой стороны – настолько беспардонных людей он ещё, пожалуй, не встречал. Казалось, что тот поставил себе целью вывести младшего Петрелли из себя, то ли проверяя того на прочность, то ли снимая некую мзду за то, что он, Клод, всё-таки решил не бросать наивного бомбоносителя в одиночестве. Грубый и хамоватый, он, тем не менее, подкупал определённой честностью – такой, которая бывает у людей, достигших или очень больших высот или очень низкого дна, когда всё, что находится вне какой-либо из этих двух крайностей, начинает казаться мышиной вознёй, суетой сует, причащаться к которой они уже давно не хотят, да и вряд ли уже смогут, но, наблюдая со стороны, видят многое, недоступное действующим лицам, и могут себе позволить озвучить то, что считают истиной, не боясь, что это как-то повлияет на них самих.
Было понятно, что эта честность досталась не просто так. Что когда-то всё было по-другому, и Клод сам был частью всей этой «мышиной возни». И что Питер разбередил что-то в нём, что-то давно забытое и похороненное, но, как оказалось, ещё живое. Такое, что не позволило Клоду исчезнуть насовсем, заставило поверить словам сумасшедшего больного парня и привело его к нему. Чтобы помочь. Если получится.
Ведь когда-то он уже обучал людей со способностями.
Когда-то очень, очень давно.
* *
Надо признать, что это было очень странное обучение.
Объяснял Клод, конечно, весьма доступно.
Фактически, многое из того, что он говорил, Питер чувствовал и сам, но, не обладая опытом, не знал, куда эти ощущения пристроить и какую пользу из них извлечь.
Да, у него есть способности, число которых растёт с каждым новым встреченным «донором». И да, он их пока что совершенно не контролирует, они проявляются как рефлекс, вне зависимости от его воли, как у собаки.
Все донорские дары, что он приобретал, «складывались» в его не приспособленном пока что для их хранения организме в полном беспорядке. Как заваленная кладовка, полная важных вещей, ни одной из которых он не мог воспользоваться, потому что не знал, где именно их искать. И всё было бы не так страшно, если бы эти вещи, в его случае, не были пропитаны «плутонием», масса которого приближалась к критической с каждым новым «приобретением».
Была нужна система.
И Клод пообещал помочь навести порядок.
Чтобы не было больше ни «коротких замыканий» в виде комы, ни чего-то ещё более фатального и масштабного.
Начальная часть обучения – с хозяйскими расхаживаниями по квартире Питера, распиванием пива и сравнением с пуделем – оказалась наименее неприятной.
Самое «веселье» началось после.
Клод не собирался щадить ничью трепетность, а может, и нарочно, бил как можно сильнее именно по ней, безошибочно выбирая самые чувствительные, болезненные места.