Следование обычным делам успокаивало его, и даже не чувствуя должного удовлетворения от занятия ими, он полагал, что заданный распорядок поможет ему справиться с внутренними неполадками, и удержит на тех позициях, которые внешне пока что оставались твёрдыми, но которых он не чувствовал так, как должен был бы.
Страх снова модифицировался.
Похожий на то мерное раздражение, не отпускавшее Нейтана, когда Питер был в коме, он немного поутих, исчез с переднего плана, превратившись в фоновый гул. Лишившись отвратительного писка непосредственной смертельной угрозы, он, тем не менее, стал как будто крепче, не заставляя вздрагивать от любых звуков, давая возможность дышать, но обещая, что теперь от него избавиться будет ещё сложнее.
Не паника, не истерика, и не каприз.
Очень солидный, почти не мешающий страх, весьма подходящий человеку, собирающемуся стать конгрессменом, и обязанному уметь справляться с любыми, самыми неожиданными обстоятельствами.
Значительную часть которых ему, как правило, обеспечивал его младший брат.
Но иногда они находили его сами.
* *
Однажды на его телефон поступил звонок от неизвестного абонента.
Круглосуточно готовый услышать любые известия о брате, Нейтан сию секунду ответил на вызов… и, наткнувшись на повисшую в трубке паузу, чувствуя, как в геометрической прогрессии растёт предчувствие чего-то ужасного, услышал, наконец, неуверенный, смутно знакомый женский голос, который – он был уверен – абсолютно никак не был связан с Питером.
Наверное, он узнал бы её сразу, по крайней мере, какая-то часть его отозвалась на этот голос неопределённым полузабытым волнением, но слишком далеко была запрятана память о ней, и, что важнее, – не просто далеко, но без возможности возврата.
Потому что он считал её погибшей.
Меридит…
Так просто… Она позвонила ему так просто. Спустя четырнадцать лет и свои похороны.
Переступив через страх первой фразы, произнесённой дрожащим голосом, далее она заговорила гораздо спокойнее. Куда спокойнее, чем чувствовал себя Нейтан, всё ещё молчащий, не спешащий ни обвинять, ни заваливать вопросами. Слушающий, узнающий её, но совершенно не узнающий свои чувства к ней. Нельзя даже было сказать, что они были, но изменились. Их просто не было, память не сохранила их. Всё, что он сейчас ощущал, было новым, и, по мере прояснения потрясённого сознания, всё менее лестным для неё – той, которую он когда-то так безрассудно любил.
Застыв с трубкой в руке, Нейтан внимал рассказу Меридит – о том, что тот пожар не был несчастным случаем; о том, что её преследовали, и ей пришлось скрываться.
Он не испытывал ни зла, ни обиды, просто она отчётливо была для него чужой. Совершенно не той, которую он помнил. Однако той, которая была и оставалась матерью его ребёнка.
Их, уже почти взрослая, дочь – она тоже была жива.
Это было не так просто осознать.
И сложно было сдержаться и не спросить. Пусть и скупой отрывистой фразой.
Невзирая на его сухой тон, Меридит обрадовано принялась рассказывать всё, что знала сама. Что девочка живёт в Техасе, в чудесной семье, что ей шестнадцать и она очень красивая. Со светлыми волосами, как мать, и умная. Как он, Нейтан. И что, может быть – здесь Меридит сбавила темп, и в её голосе появилась осторожность – когда-нибудь она тоже соберется в Конгресс.
Ну конечно…
В глубине души Нейтан уже был готов к чему-то подобному, поэтому ему не пришлось ни долго разгадывать её намёки, ни особо им удивляться. К сожалению.
- Ты мне звонишь… накануне выборов. Наверняка это не случайно.
- Внебрачный ребенок – горячая новость. Ты же не хочешь, чтобы всё открылось.
Из голоса Меридит ушла вся живость. Теперь он ещё меньше узнавал её. Не похожая на опытную шантажистку, она, видимо, долго решалась на этот шаг, и, в общем, это всё не казалось Нейтану ни слишком опасным, ни особо нервирующим, скорее подавляющим своей будничностью и неприглядностью.
Было только гадко, что эта муть поднялась рядом с известием о его дочери, даже хуже, само это известие послужило причиной, и, понимая, что девочка менее всего виновата в этом, Нейтан сам, заранее, испытывал чувство вины, боясь, что потом, когда он положит трубку и у него появится время всё обдумать, ему будет сложно определить для себя истинное значение вновь узнанных фактов, без примеси этой мути, и точно понять и определить, чего он сам хочет, и как нужно будет поступить со всем этим.
- Сколько ты хочешь, – устало спросил он у своей бывшей любви, и, не давая слишком долго ей раздумывать, сам озвучил цифру, – сто тысяч.
- Да… этого хватит, – судя по её растерянности, на такую сумму она и не надеялась, – я сообщу, куда послать деньги.
Медленно опустив трубку, будто боясь слишком резким движением ещё больше смутить свой и без того ошарашенный разум, он надолго замер без движения, уставившись в одну точку, и всё пытаясь поверить в настоящее, и восстановить, если не в сердце, то хотя бы в памяти – прошлое. Вспомнить, чтобы понять, что было тогда, и что происходит сейчас, и та ли это Меридит, которая сводила его с ума, или это жизнь так изменила её, и если так, то осталась бы она прежней, будь они с Нейтаном до сих пор вместе.
Вместе?
Спустя четырнадцать лет, её похороны и его окостеневшие с тех пор убеждения о пагубности страстей в отношениях, это казалось невероятным.
Это всё было слишком.
И всё же это было прошлым.
Всё, кроме одного.
Более или менее понимая самого себя по отношению Меридит, он был куда менее спокоен относительно дочери. Факт её существования волновал его больше, чем – исходя из своего нынешнего образа жизни – он хотел бы. И гораздо больше, чем он сам себе готов был признаться. Он не знал её – и хотел бы узнать, но боялся.
Из-за выборов, точно, из-за них – Нейтан умел находить для любых своих неугодных чувств удобные прикрытия.
* *
Так же, как его мать умела с полувзгляда эти прикрытия определять, и, если по её разумению того требовали обстоятельства, с хирургической беспощадностью вскрывать их.
Её не обрадовало решение сына самолично отправиться в Техас, чтобы всё уладить.
Накануне выборов? После всех этих скандалов с Питером и Линдерманом?
- Я знаю тебя, Нейтан, – невозмутимо поправляя прическу, сказала она ему, – под суровой внешностью скрывается тюфяк, и как только эта девушка посмотрит на тебя печальными глазами – всё, ты пропал. Ты начнёшь давать, а она брать, пока не заберёт всё. Не забывай о главном. Пошли денег в Техас, но помни о тех, кто действительно для тебя важен.
* *
Но он, конечно, не мог отделаться переводом денег и телефонным звонком. Что бы ни говорила и думала по этому поводу мать, считать себя только донором спермы он не собирался.
И он поехал, и не пожалел об этом.
Что-то включилось при встрече с Меридит, возвращающее не любовь, но воспоминания о былой близости, и не только физической. И так же, как и раньше, и даже ещё сильнее, обоими чувствовалось, насколько они из разных миров. Она жила в трейлере, он собирался стать конгрессменом. Она была воплощением стихии, он – образцом правильности и порядка.
Он не стал задерживаться. Ненадолго присев, передал деньги, извинился за то, что вот так всё обернулось, что он не повёл себя тогда иначе – легко, не каясь, просто констатируя факт. Она также легко возразила, что у них всё равно ничего бы не вышло.
Легко. К счастью. Он был рад, что приехал лично, это позволило им обоим определить своё отношение друг к другу, без обид и без обязательств, с одной лишь связью между ними – их дочерью. И эта связь, она была главной целью его приезда.
Ему потребовалось немалое усилие, чтобы решиться и спросить, где она.
Играть роль хладнокровного засранца было сейчас совершенно не к месту, и, не зная, как иначе скрыть волнение, он сидел, прямой и безупречный, застыв в ожидании ответа и пряча под столом нервные руки.