Всё иное тебе только кажется.
Но мама, Кейтлин, умирающий город – они ему не казались, они были, и смотрели на него сквозь все эти времена и пространства, сквозь пустые ангары и забитые-забытые склады, ожидая от него каких-то чудес, которых он дал бы им в десяти и даже стократном размере, если бы знал, как.
Но он не знал.
И чувствовал себя гораздо меньшим волшебником, чем любой из встреченных им людей. По большому счёту он вообще был никто. Ходячий набор сверхспособностей, имеющих собственные характеры и не имеющих привычку беспрекословно подчиняться своему носителю. Уставший ходячий набор. Со страстным желанием спасти мир – и придавленный этим миром до ломоты в костях и тремора в мышцах. И страхом ничего не суметь. И паникой от незнания того, что же ему делать. Именно сейчас.
Вернуться в будущее не получилось.
А потом он одновременно вспомнил сразу о двух имеющихся у него подсказках – практически роскошь по сравнению с тотальной пустотой, которая брезжила до этого. Записка, подписанная неким Адамом, найденная на этом самом складе; и фотография, которую Питер так и таскал с собой в кармане вместе с документами из шкатулки.
Он достал и то и другое, не зная, за что хвататься сначала. Записка, конечно, была более информативна, и теперь, после возвращения из будущего, куда более осмысленна. Наверное, следовало начать с неё, и Питер старательно принялся размышлять, что бы это могла быть за компания, упомянутая в ней, и как ему найти этого Адама, но взгляд почему-то всё-время соскальзывал на фотографию.
Он должен был искать ответы, и он хотел их найти, хотел спасти всех, или хоть кого-то, но эта фотография – она сбивала его, заставляла желать оказаться на собственном месте на ней, с чьей-то рукой на своём плече, чьим-то присутствием рядом, не облагаемом никакими оброками в виде спасения мира или побега от собственных демонов.
Хотя с чего он всё это взял? Быть может, это какой-то случайный знакомый семьи, пришедший к ним на приём, а фотограф просто ловко поймал их вместе в момент приветствия, а фотографию Питер сохранил, потому что считал её удачной, или по любой другой причине.
Наверное…
А впрочем, всё равно.
Но на глаза почему-то навернулись слёзы.
Что толку гадать о том, кто этот человек, и почему вдруг захотелось оказаться рядом с ним.
«К мамочке», сказал бы он, горько усмехнувшись, но этот парень с квадратной челюстью мало подходил под это определение, а настоящая мать только что самолично отправила Питера «навстречу опасности».
И она была права.
Питер перевёл дыхание, загоняя поглубже непрошеную слабость.
Он должен сосредоточиться на записке.
Только посмотрит ещё раз на фотографию… Кажется, даже при взгляде на неё ему становилось немного легче, как будто этот человек рядом с ним – сильный, безмятежный, уверенный в себе – заранее одобрял всё, что Питер собирался делать.
* *
Нейтан был растерян, как, наверное, никогда в жизни. Он то цепенел от страха, что Бишоп солгал, то начинал кипеть изнутри, ошпариваясь от смысла снова и снова сходящих на него двух слов: Питер жив.
Сегодня он снова пришёл в его квартиру, хотя последние дни проводил дома, следуя решению вернуться в нормальную жизнь.
Как и месяц назад, когда он покинул больницу, он долго стоял на пороге, снова пытаясь представить, как сюда вернётся брат. Квартира уже не выглядела заброшенной, благодаря его стараниям, а может просто тому, что он здесь жил, но самого Питера в ней сейчас чувствовалось ещё меньше. Хотя все его вещи лежали на положенных им местах, а вещей Нейтана было совсем немного.
Оттолкнувшись от косяка, он прошёл внутрь, и, покружив немного по комнате, пытаясь догнать если не собственные мысли, то хотя бы собственные ощущения, подошёл к окну.
Под ложечкой сосало, а дыхание мельчило, как будто он стоял на краю крыши, как когда-то Питер, и одновременно – на земле. Собираясь прыгнуть – и глядя на это со стороны. Прыжок веры. В последний раз.
В последний?
Что будет, если Бишоп всё же солгал?
Перехватит ли его кто-нибудь на полпути к земле?
Или он наконец-то разобьётся о какой-нибудь неоспоримый факт гибели брата, облегчив этот мир от своего присутствия.
Но если Питер жив, то почему не возвращается? Нейтан ещё хоть как-то мог понять, почему тот пришёл к Бишопу, но почему он потом от него сбежал? Как им теперь его найти?
Если он жив… Если…
* *
Когда Питер понял, что щекочущее ощущение внутри него – это не просто реакция на фотографию, а предшествующая последующему перемещению волна, было уже поздно. Он отчего-то испугался и паника ещё сильнее подстегнула этот процесс.
Вцепившись в фотографию уже обеими руками, он закрыл глаза и сделал большой лихорадочный вдох, готовясь к очередному прыжку. Он не знал, что увидит, когда вновь откроет их. Наверное, очередной фрагмент своей прошлой жизни, который вместо того, чтобы ожидаемо заполнить старые пустые ячейки, беспорядочно понастроит сверху новых, лишь увеличив количество пустоты.
Но перед глазами оказалась лишь ещё одна фотография, полная копия той, что он держал в руках, только облачённая в рамку. Она была чуть большего размера и стояла на видном месте в квартире, которая, он был уверен в этом, была его.
Его?
Питер повернул голову и увидел стоящего к нему спиной человека. Тот смотрел в окно, и, похоже, был настолько погружён в собственные мысли, что даже не заметил, что теперь не один.
Воздух, набранный в лёгкие ещё в Монреале, стал вдруг жёстким, не давая Питеру сделать выдох. Голова закружилась, а перед глазами померкло, ещё больше размывая и так не слишком хорошо видимого на светлом фоне окна мужчину, оставляя от него лишь тёмный силуэт.
Но даже этого оказалось достаточно, чтобы понять – это он, человек с фотографии.
* *
Он не один.
Нейтан не смог бы объяснить, как он это понял, вокруг стояла нерушимая тишина, ставшая, кажется, ещё плотнее, но у него не было сомнений – в квартире, кроме него, появился кто-то ещё. И это не был зеркальный монстр. Хотя, возможно, это был какой-то новый его призрак. С тем, что творилось в последние дни, это было бы не удивительно.
Но всё же ему казалось, что это не призрак.
По спине прокатился холодок и нырнул в заколотившееся сердце.
Замерев буквально на секунду, прислушиваясь к своим неменяющимся ощущениям, убедившись, что они никуда не собираются исчезать, Нейтан медленно обернулся.
Нет, это определённо был не призрак, если только он по итогу сегодняшнего дня не сошёл с ума окончательно.
Сердце забилось ещё сильнее, а воздух, кажется, совершенно испарился и из лёгких и из окружающей среды, вызывая такую резь в груди, что боль от неё была сравнима со всеми его ожогами вместе взятыми.
* *
Они стояли не дыша, кажется, целую вечность, поедая друг друга взглядами, боясь даже моргнуть, как будто бы от этого могло всё исчезнуть. Или прошёл всего миг, сложно было сказать.
Питер и узнавал и не узнавал это человека. Он перевёл взгляд с него на фото, и обратно, мучительно пытаясь вспомнить, чувствуя, как отзывается на что-то ухающее сердце, как откликаются эмоции, но память продолжала молчать, мельтеша по краю сознания какими-то обрывками, которые он никак не мог ухватить.
Он точно теперь знал, что это не случайный человек, что это кто-то важный, но кто и почему молчит, и почему он выглядит не так, как на фотографии…
- Ты другой, – сумев, наконец, выдохнуть, хрипло сказал он, и понимая, что должен, но не может ничего вспомнить, не выдержав, отчаянно спросил, – кто ты?
То, что Питер его не узнал, потрясло Нейтана, но он старался не думать о том, объясняет ли это то, что тот сбежал от них – или то, что вот так запросто вернулся. Он просто хотел, чтобы тот остался. Чтобы перестал смотреть на него со странным потаённым страхом, чтобы вернулся по-настоящему, пусть изменившийся – и не только внешне, судя по всему – но вернулся.
- Я Нейтан, – просто ответил он и сделал шаг навстречу.