До недавнего времени в литературе довольно часто можно было встретить идентификацию терминов «кизил-кобинский», «таврский», «киммерийский», а также мнение об автохтонности кизил-кобинской культуры. Значительный хронологический интервал между временем появления поселений указанной культуры и кеми-кобинской (III — начало II тысячелетия до н. э.), на основе которой, по мнению А.А. Щепинского (1966, с. 81), кизил-кобинская культура сформировалась, и различия в погребальном обряде не дают оснований для вывода об ее автохтонности. Вместе с тем пока невозможно определить, откуда именно кизил-кобинская культура и ее носители появились на территории предгорного Крыма. Точки зрения П.Н. Шульца (1959, с. 261, 262) о кавказских и фракийских компонентах в ее формировании и А.М. Лескова (1965, с. 146) о приходе создателей кизил-кобинской культуры с Кавказа не имеют достаточно твердых оснований, хотя и могут существовать в качестве предположений. Уязвимым представляется и мнение П.Н. Шульца (1959, с. 258, 259) о принадлежности кизил-кобинских поселений осевшим киммерийцам, поскольку киммерийские памятники, известные сейчас в степи Северного Причерноморья, в целом существенно отличаются от кизил-кобинских.
Предположительное мнение Г.А. Бонч-Осмоловского о принадлежности кизил-кобинских поселений таврам, высказанное им в самом начале исследовании этих памятников, долго оставалось традиционным, и до последнего времени некоторые исследователи склонны рассматривать кизил-кобинскую культуру как ранний этап таврской (Шульц П.Н., 1959, с. 230, 237; Лесков А.М., 1965; Щепинский А.А., 1966, с. 130, Колотухин В.А., 1985, с. 34–45). Однако из описания тавров у Геродота и исторической традиции, сохранившей упоминание о таврах-пиратах на протяжении нескольких столетий, следует, что район их обитания неразрывно связан с морем. Расположение кизил-кобинских поселений в предгорном районе, вдали от моря, не соответствует образу жизни тавров, а отсутствие костей рыб в прибрежном Инкерманском поселении лишь убеждает в том, что основатели кизил-кобинских поселений моря не знали. К этому следует прибавить, что определенно таврские памятники археологии в прибрежной части горного Крыма, подробная характеристика которых будет дана ниже, резко отличаются от кизил-кобинских.
Итак, в начале железного века на рассматриваемой территории сложились две культурно-хозяйственные области. Одна в лесостепи, где обитали оседлые земледельческие племена, и вторая в степи, где жили только кочевники-скотоводы, киммерийцы и, вероятно, древнейшие скифы. Группа оседлых племен — носителей кизил-кобинской культуры-существовала в VIII–VI вв. до н. э. в предгорном Крыму. Киммерийцы и древнейшие скифы, видимо, были родственны по происхождению и этнической принадлежности, относились по языку к восточноиранской языковой группе и имели сходные элементы культуры.
Сравнительная малочисленность погребений ранних кочевников предскифской поры, почти полное отсутствие курганных могильников этого времени при значительном размахе археологических исследований в последние 20 лет создают впечатление о малочисленности кочевого населения в степи Северного Причерноморья. Однако причина этого, видимо, кроется в чем-то другом, ибо в соседней лесостепи сильно чувствуется угроза кочевников с юга, что вряд ли совместимо со слабой заселенностью степи.
Резкая имущественная дифференциация, заметная по материалам погребений, говорит о выделении воинской аристократии как верхушки общества и о массе рядовых общинников, вероятно, отстраненных от руководства общественной жизнью. Однако рассказ Геродота о борьбе скифов с киммерийцами свидетельствует об отсутствии какой-либо централизованной власти у киммерийских племен и существовании у них нескольких вождей-царей. Объединения, возглавляемые киммерийцами, совершившие несколько успешных походов в Малую Азию, по-видимому, были созданы лишь ради внешней экспансии в ходе такой экспансии. Успешное окончание борьбы скифов с киммерийцами позволяет предполагать, что скифы превосходили своих врагов как в военном, так и в организационном отношении.