Голос Алахи дрожал, когда она отвечала брату:
– За этот год ты почувствовал свою силу, брат! Ты ощутил себя вождем! Почему? Только потому, что юные головорезы смотрят на тебя снизу вверх, как на великого хаана? Ой, не следовало бы тебе забываться, Арих! Ты слишком молод…
– Кто говорит мне это? Дитя! Всего пятнадцать больших лун сменило одна другую с того дня, как ты запищала в юрте нашей матери. Я помню тебя крошечной, со сморщенным красным личиком…
– Мне все равно, что ты говоришь и о чем думаешь, – тихо сказала Алаха. – Мне горько подумать, что я любила тебя, брат!
– Разве ты сейчас не любишь меня? – Теперь и Арих говорил негромко, печально.
– Нет! – воскликнула Алаха. Салих представлял себе, как яростно засверкали ее черные глаза. – Нет, я больше не люблю тебя! И ты – ты больше никого не любишь! Ты знаешь только свое честолюбие! Посмотри на Вечное Небо, Арих! Взгляни на кошму, на которой сидишь!
– О чем ты говоришь? – Салих рассердился. – Я ненавижу, когда ты начинаешь подражать Чахе. Ты не шаманка!
– Я знаю, о чем говорю. Не будешь смотреть на небо – потеряешь и кошму. Ты неосмотрителен и тороплив. Многие из твоих теперешних друзей захотят забрать твой колчан и сесть на твое место!
– Мне не нужны твои советы, девчонка, – проговорил Арих презрительно. – Я требуют от тебя одного: чтобы ты вела себя как подобает молодой девушке. Иначе я не смогу выдать тебя замуж.
– Не обо мне ты заботишься, – ответила Алаха. – Тебе нужен новый союзник. Кого ты присмотрел мне в мужья? Какого-нибудь немолодого хаана, которого решил задобрить, отдав ему собственную сестру? Ты хочешь, чтобы я просидела всю жизнь в его вонючей юрте, латая ему одежду, угождая его старой жене, отбиваясь от его похотливых старших сыновей, соперничая с его старшими дочерьми! А когда он умрет, его первая жена отправит меня провожать его в могилу – ведь именно такова участь младшей жены! Доброе будущее уготовил ты мне, брат! И все ради того, чтобы накормить свое ненасытное честолюбие…
Она заплакала. Это были злые слезы, и они скоро высохли.
И тогда Арих приблизился к ней и коротко ударил ее по лицу.
– Молчи! Ты – девчонка и будешь мне подчиняться!
Алаха вскрикнула, потянулась к ножу, который носила на поясе. Арих отступил на шаг и, прищурившись, с нехорошей усмешкой уставился на сестру.
– Ну, что же ты? – поддразрил он. – Давай! Напади на меня с ножом! Я хочу посмотреть, как ты это сделаешь!
– Ты мой брат, – дрожа, вымолвила Алаха.
– Да, да, я твой брат, – продолжал дразнить Арих. – Но я еще и глава нашего племени. Я буду поступать со своими подданными так, как сочту нужным. Я – хаан!
– Кто сказал тебе об этом? Твои лживые друзья?
Она набросилась на него с ножом. Арих едва успел перехватить ее руку и так сильно сжал тонкое запястье девочки, что оружие выпало из ее пальцев. Она боролась молча, как зверек. Несколькими сильными ударами Арих оглушил ее и отбросил на землю.
– Хватит, – сказал Салих, неожиданно выступив из темноты.
Арих подскочил, как ужаленный, и приготовился к схватке с новым, теперь уже нешуточным врагом. Но увидев, что перед ним всего-навсего безоружный раб Алахи, рассмеялся.
– Я не дерусь с рабами.
– Но ты дерешься с детьми, – возразил Салих.
– Я не дрался с ней, – высокомерно ответил Арих. – Я ее побил за дерзость и неповиновение.
Однако Салих видел, что молодой вождь смущен.
– Нет, – продолжал настаивать невольник Алахи, – ты не погнушался начать драку с девочкой. Конечно, тебе легко удалось повалить ее на землю. Ведь она почти ребенок!
– Ступай на свое место, – сквозь зубы процедил Арих. – Не серди меня, раб!
Алаха села на земле, провела ладонями по грязному, заплаканному лицу. Салих увидел, что Арих разбил ей губу. Девочка слизнула кровь и тихо всхлипнула. От этого что-то перевернулось в груди саккаремца. Он пригнул голову и молча набросился на молодого хаана.
Арих, не ожидавший подобной дерзости со стороны жалкого, засаженного за женскую работу пленника, не устоял на ногах. Оба покатились по земле. Алаха выпрямившись и сжав кулаки, следила за дракой. То и дело она вытирала кровь, бегущую из носа.
Конечно, Салиху, наголодавшемуся, не раз битому, трудно было состязаться в воинском искусстве со степняком, который все свои мальчишеские и юношеские годы только и делал, что скакал верхом и бился на саблях с такими же, как он, удальцами. Оба противника это хорошо понимали. Однако Арих не учел, что имеет дело с человеком, который больше года вгрызался тяжелым кайлом в упрямую горную породу. И если ловкости и умения Салиху явно не хватало, то тяжкой звериной мощи ему было не занимать. Да и ростом он вышел куда повыше своего недруга.
И еще одно обстоятельство, в котором Салих не признался бы даже самому себе: Алаха. Увидев ее несчастное, разбитое в кровь лицо, он утратил старый, годами воспитанный страх перед вооруженным – свободным! – человеком. Маленькая госпожа обижена, она чувствует себя несчастной, униженной. Больше ничто значения не имело.
Поэтому ничего удивительного в том, что Арих в конце концов оказался побежденным, не было. Неумелые, беспорядочные, но сильные, порожденные яростью удары в конце концов попали в цель. Странно всхрапнув, Арих вдруг обездвижел под кулаками своего разъяренного врага.
"Праматерь Богов! – подумал Салих в ужасе. – Уж не убил ли я его?"
Он приник ухом к груди поверженного соперника. И с облегчением услышал, как тихо, словно бы очень далеко, бьется его сердце.
Вот и все, пронеслось в голове. Вот и кончилась жизнь, о которой столько мечталось: крыша над головой, домашний очаг… Пусть невольником, пусть посмешищем – но дома, рядом с той, что не выходит из мыслей уже который день…
Он не знал, какое наказание ему определят. Скорее всего, самое обычное в подобных случаях: смерть. Что ж, Самоцветные Горы уже были. Вряд ли смерть страшнее.
Алаха, утирая слезы, подошла ближе, глянула на поверженного брата с тревогой, а на своего непрошеного заступника – с настоящим ужасом.
– Ты… – выдохнула она.
– Жив он, жив, – успокоил ее Салих. – Видать, головой приложился и… как это говорится? Заснул. На какое-то время.
– Кто просил тебя вмешиваться? – неожиданно напустилась на него Алаха. – Почему ты влез в мой разговор с братом? Какое тебе дело до этого? Твое место – там, в юрте, среди девушек!
– Мое место – рядом с тобой, госпожа, – тихо сказал Салих.
– Это не тебе решать, раб!
– Ты все решила за меня, госпожа, когда отдала шесть монет со своего убора брату Соллию…
Она помолчала, кусая губу. Потом вздохнула:
– Теперь ты умрешь.
– Я был счастлив, – отозвался Салих. – Какое после этого имеет значение,когда мне умереть, раньше или позже?
Быстро взглянув ему в глаза, Алаха отвернулась. Обычно она быстро принимала решения. И никогда не отступала. И все же ей было очень тяжело… Так тяжело, как еще ни разу в жизни.
– Я приведу двух лошадей, – сказала она. – А ты ступай в юрту и возьми там самое необходимое: колчан и лук, пилку для острения стрел, иглы, какой-нибудь горшок для варки, баклагу с водой, сушеное мясо и сухое молоко. Да, и еще два одеяла. Все запомнил?
Салих кивнул. Молоко он сушил сам: долго кипятил кислое молоко, пока оно не стало густым, затем процедил сквозь тонкую ткань и, порезав кубиками, разложил в тени. А мясо сушила одна толстушка с выкрашенной черной краской переносицей – она уже не раз стреляла глазками в сторону Салиха, явно намекая на то, что новая "подруга" ей нравится… Даже слишком нравится. При воспоминании об этом взгляде Салиха вдруг окатило жаркой волной. Он не помнил, чтобы какая-нибудь женщина столь откровенно давала ему понять, что ждет его к себе ночью. Тогда он пренебрег приглашением служанки. И теперь, когда понял, что Алаха решилась бежать из становища – на этот раз окончательно – и берет его спутником, возблагодарил Вечно Синее Небо, Мать Кан, Праматерь Слез и даже Богов-Близнецов за принятое несколько дней назад решение.