Таким образом, кочевники Средней Азии играли большую роль в истории среднеазиатских народов, постоянно взаимодействуя с земледельческим населением. Они принимали участие во всех сколько-нибудь крупных политических событиях ее истории. В мирное время они являлись неразрывной частью комплексного хозяйства, осуществляя постоянный товарообмен. Во время военных потрясений они входили в те или иные группировки. Несомненно, значение их было неодинаково для северных (северо-восточных) и южных районов Средней Азии. В первых они постоянно играли доминирующую роль, то объединяясь против общего врага, то соперничая друг с другом. Время от времени сюда продвигались и новые племена из Центральной Азии. Оседлое население скорее всего занимало подчиненное положение. На границах кочевых и земледельческих районов возникали отдельные более или менее устойчивые государственные образования типа Давани или каких-то владений Кангюя (район Ташкентского оазиса), культура которых обычно длительный период сохраняла устойчивый облик и была сходной у скотоводов и земледельцев. В южных областях Средней Азии кочевое население появилось только в III–II вв. до н. э. в период, характеризовавшийся, с одной стороны, интенсивными процессами формирования новых объединений в степном поясе, вызвавшими значительные этнические перемещения, а с другой — прогрессирующим ослаблением Селевкидского государства, повлекшим за собой отпадение его восточных окраин. Захват кочевыми племенами сначала Парфии и Гиркании, а позднее Согда и Бактрии был непосредственно связан с завершающими фазами двух разных передвижений: в первом случае локального, причины которого пока неясны, во втором — начавшегося далеко на востоке в ходе формирования государства хунну. В то же время этот захват явился этапом ликвидации политических последствий греко-македонского завоевания Средней Азии.
Прямым результатом военных успехов было переселение кочевников в земледельческие области, где они на длительный период стали составной частью населения, политически господствующей, но сохраняющей при этом свою форму хозяйства и свой этнографический облик. В таких условиях сложилось первоначальное ядро сначала Парфянского, а затем Кушанского государства, во главе которых стояли кочевнические династии. Завоеватели не ставили целью уничтожение или даже подрыв хозяйственной основы коренного населения, а наоборот, стремились сохранить ее в полной мере при изменившихся условиях. Внутренняя прочность молодых государств проявилась прежде всего в способности к быстрой и успешной экспансии на обширные территории, завершившейся превращением их в крупнейшие державы своего времени. Масштабы завоеваний указывают на то, что в эту экспансию вовлекались и соседние племена — среднеазиатский кочевнический тыл. В первые века нашей эры тенденция к сосуществованию кочевого и земледельческого населения прослеживается уже на более широкой территории, чем в последние века до нашей эры, что свидетельствует о распространении на кочевые племена воздействия специфики структуры обоих государств.
В последние века до нашей эры и в первые века нашей эры кочевники являлись фактором наиболее активным и даже определяющим ход политической истории в регионе: созданные ими государства сыграли значительную роль в истории не только Средней Азии, но и всего Азиатского континента. Время их существования было периодом экономического и культурного подъема, что отражает прогрессивный характер исторического процесса. Объективная роль в нем кочевых племен определяется прежде всего тем, что они создали предпосылки для длительного объединения больших территорий сначала политически, а затем и экономически. Но при реализации результатов первых военных успехов рядом с ними стояло земледельческое население Средней Азии, существование и союз с которым был, очевидно, необходимой основой для организации государственной власти и экономики.