– Чуть не продырявил тебя, сволочь.
Селиванов утер окровавленной рукой лоб, прохрипел:
– Смелого штык не берет.
Крик «Ура!» возвестил о том, что немцы дрогнули. Сержант крикнул:
– Гришка, за мной!
Вострецов последовал за Селивановым. Десантники пошли в атаку. Немцев преследовали со своим и трофейным оружием, с саперными лопатами, с ножами и просто с голыми руками. Противник не выдержал яростного натиска и отступил на прежние позиции. Гвардейцы отбили свои окопы и удерживали их до позднего вечера, отразив еще две атаки. Тогда же, опасаясь окружения, отошли. Противник не преследовал, для этого у него уже не было сил…
Глава шестая
Батальону капитана Овчинникова удалось избежать окружения и соединиться с другими подразделениями дивизии у поселка Яшкуль, который и предстояло оборонять. Ночь дала красноармейцам, измотанным переходом и подготовкой позиций, небольшую передышку. Вострецову повезло меньше, Селиванов «по-свойски» выделил его в охранение. Теперь Гришка отмахивался от надоедливых и кусачих комаров, боролся со сном, ловил звуки ночи и вглядывался в темноту. Ночь стояла теплая, тихая. Лишь изредка тишину нарушал звонкий стрекот кузнечиков и тонкий комариный писк. Над степью нависло чудесное звездное полотно неба, но в этот час Вострецову было не до любования луной и звездами, он знал, от его бдительности зависит жизнь товарищей. Эту науку он запомнил еще во время обучения. А спать хотелось нестерпимо, до слез, со времени начала боев ему так и не удалось нормально выспаться. Усталость брала свое, грузом висела на плечах и ногах, тяжелели веки, мысли путались, уводили далеко от этих мест. Григорий то и дело отгонял сон, растирал лицо ладонью, мотал головой.
К середине ночи задул прохладный ветерок, облегчая страдания, перенесенные от жары, отгоняя сон и комаров. Не всех. Один из них исхитрился, больно укусил в шею. Гришка почесался. Порыв ветра освежил лицо. Взгляд выхватил в тусклом свете луны движение. Темные пятна быстро приближались к позициям роты.
«Не иначе немцы. Один, второй, третий».
Впереди, метрах в пятнадцати, в ложбинке шорох. «Может, разведка наша возвращается?» Гришка окликнул:
– Стой, кто идет?!
В ответ раздалось только шуршание. Вострецов громко предупредил:
– Стой! Стрелять буду!
И снова молчание. Нервы не выдержали, Вострецов нажал на спусковой крючок. Короткая автоматная очередь разрезала тишину. Ответного огня не последовало. Не прошло и минуты, как рядом оказался Селиванов с двумя бойцами. Сержант спросил:
– Чего стрелял? Немцы?
Вострецов указал на наступающие зловещие тени.
– Видишь, ползут, а в ложбинке шорох.
Селиванов знаком заставил всех молчать, всмотрелся в темноту, ухмыльнулся:
– Эх ты, Гришка, вместо головы шишка. Это же перекати-поле.
– Так я ж… – попытался оправдаться Вострецов.
– Так я ж, – передразнил Селиванов и обратился к бойцам:
– Оставайтесь здесь. Если что, прикроете. Вострецов, за мной, посмотрим, что там за шорох в ложбинке.
Николай выполз из окопа, за ним последовал Вострецов.
Немцев в ложбинке не оказалось. Десяток шаров перекати-поля, подгоняемые ветром, шуршали, цеплялись друг за друга, тщетно пытались выбраться на ровную поверхность. Селиванов кивнул Вострецову на высохшие растения.
– Вот они, твои немцы.
– Так мне показалось.
– Когда кажется, креститься надо. Я приметил, как ты в прошлом бою со страха к Богу обратился. Ты же Вострецов комсомолец, а в Бога веришь.
– Да, я…
Селиванов по-родственному посмотрел на Гришку:
– Все правильно, у многих такое бывало, береженого Бог бережет. А я вот в Бога не верю… Товарищ мой, Ванька, верил… Ему в первом бою с немцами руку оторвало и живот разворотило… Я к нему подбежал, гимнастерку разорвал, чтобы рану перевязать, а у него на груди крестик, весь в крови… Глаза в небо смотрят. И такая в них боль и мольба… Тоже, наверное, Бога молил, чтобы Всевышний ему жизнь сохранил… Так с мольбой в глазах и помер… А Степан Бражников, как и я, тоже не верил… Мы с ним с финской знакомы. Хотел мне анекдот рассказать, так и не успел… Где он теперь? Пуля она не разбирает, верующий ты или нет…