Экран погас, начлет бригады, задумчиво смахнул испарину со лба. Сощурив глаза, он уже без удивления заметил, ссутулившуюся спину то и дело вытирающего ладонью глаза комбрига. И хотя сам начлет уже давно, года примерно с 25-го, не воспринимал кинематограф как одну лишь голую правду, но даже его проняло. Перед его мысленным взором во время показа появлялись то усталые, то веселые, а то гневные лица разных людей. Знакомых, незнакомых, друзей, а иногда и врагов. Лица людей, оставшихся там, на Гражданской. Сидя сейчас в зале, майор заново переживал порой накатывавшее в процессе показа воздушных сцен, звенящее, и обдающее холодом, ощущение опасности. Когда загорелся свет, в душе начлета бригады спиртовым привкусом остались лишь гордость и грусть. Степан Кузьмич, конечно же, думал и о воспитательном эффекте. Как одного из наставников пилотов его не могли не волновать все эти вопросы. Но все же это для него сейчас не было главным. За эти два с половиной часа он вместе с другими консультантами прожил целую жизнь. Жизнь навсегда оставшуюся там, в их растаявшей туманом юности…
«Хорошо сняли. Это ведь про нас кино было. Про тех, кто сейчас полки и бригады принял, и про тех, кто не долетел… Надо бы сказать хлопцам киношникам что-нибудь хорошее … Вот только мозги у меня сейчас как у пьяного, не знаю даже что говорить-то. Вон и комиссары наши молча сидят. Говорить – это их работа, но вот после такого кино, им видать тоже помолчать хочется. А я, и так сроду не оратор. Жаль, что Василий Иванович еще из Монголии не вернулся. Вот он бы, наверное, сказал…»
Мгновение растянулось как на телевизионном повторе. Павла ждала взрыва, но вместо этого как-то неспешно хлопнул выстрел. Павла уже падала удивленно чувствуя сбивающую ее с ног лавину стремительного и гибкого тела. Краем глаза она успела заметить, как другое широкое мускулистое тело «мясника» неловко взмахнув руками накрыло собой окрашенный в хаки ребристый цилиндрический корпус старой британской гранаты. Почти сразу прогремел взрыв, и веер мелких осколков вместе с кровяными фонтанчиками брызнул во все стороны через затянутую в белогвардейский мундир спину.
Но сам звук взрыва Павла услышала, уже лежа на спине, накрытая шестью пудами, принадлежащими судя по всему, тому самому высокому офицеру. Было странно, но руки ее были не связаны, и их никто не держал. Зато накрывшая грохочущую смерть могучая туша одного из беляков лежала в трех метрах разметанная по окопу кровавыми кусками. Павла не чувствовала своего тела. Лежа под шибающим в нос сильным запахом одеколона белогвардейским мундиром, она с удивлением поняла что все еще жива, но на этот раз попалась и ничего для нее еще не кончилось. Все еще не веря в то, что ее руки до сих пор не связаны, Павла медленно и неуверенно потянулась к висящим на боку ножнам с японским штыком. Ее руку мягко перехватили, но не выкручивали.
— Достаточно, Павел Владимирович, теперь мы вам верим уже окончательно. Другие доказательства больше не нужны. И сейчас нам с вами нужно очень быстро уходить отсюда. С японцами, знаете ли, шутки плохи.
С этими словами высокий мужчина пружинисто поднялся. На плече у него расплывалось небольшое бурое пятно, но он казалось не замечая этого, рывком поставил Павлу на ноги, и спокойно отступил на пару метров. Так же спокойно он провел ладонью по своей верхней губе и взгляду Павлы предстало красивое мужественное лицо без малейшего признака щеголеватых офицерских усиков.
«Он же своего при мне убил! Это что же, выходит, наш он… Стоять! Какой нахрен наш?! Подумаешь, своего убил! Жить наверное хотел, вот и не стал заморачиваться с чистоплюйством. Вот только зачем он мне жизнь оставил, и даже нож не отнял? Я хоть в ножевом бою мало что секу, все ж могу очень неприятно огорчить. «Верят» они мне, понимаете ли. А вот я им не верю пока. Да и кто ж это такие, прах их побери?! Пока не докажут мне… хрен я с ними куда двинусь».
— Почему я должен вам верить?
— Вероятно потому, что мы с вами воюем по одну сторону фронта. И еще потому, что Виктор Михайлович просил меня передавать вам большой привет.
— Какой еще Виктор Михайлович?!
— Да тот самый, с которым вы пили в юрте чай, и беседовали о неком театрализованном действе с использованием английского пулемета. Вы еще тогда сделали ставку на приверженность японских пилотов кодексу «Бусидо», припоминаете? Кстати, давайте познакомимся, зовут меня Александр Евгеньевич. И я предлагаю вам ускоренно покинуть эту территорию, так как времени у нас немного. Возьмите ваше оружие, и будем знакомы.