— Да все, наверное. Ты не серчай на меня, Иваныч. Если обидел тебя чем, прости.
— Ты куда это собрался, оболтус?! А?! Отвечай мне немедленно!
— Не могу без разрешения ответить, товарищ полковник. Вы же понимаете, что такое приказ. К тому же я сам всего не знаю. Одно знаю – уезжаю я в этот раз надолго, а там как получится.
— Ох, Пашка! Был бы я тебе отцом, взгрел бы я тебя, засранца поперек галифе…
— Ты мне, Иваныч, и так уже давно как отец родной. Прости, но так надо.
— «Надо» ему. В каждой бочке затычкой быть решил? Да?! Ладно, езжай, хрен с тобой. И гляди там у меня! Живым чтоб вернулся – это приказ.
— Есть вернуться живым, товарищ полковник!
— Ну то-то.
Две мужских фигуры, одетые в запыленные и прожаренные монгольским солнцем летные комбинезоны, разомкнули богатырские объятия и отступили на определенное уставом расстояние, приложив ладони к вискам. Память полковника впитывала в себя образ этого мальчишки с серьезным взглядом и упрямо сжатыми губами спорщика. А в глубине того мальчишеского взгляда читался, чуть ли не такой же богатый, как у самого полковника жизненный опыт. Вот только взяться такому опыту за чуть более двух десятков лет жизни этого парнишки было не откуда. Но об этом идеалистическом несоответствии, материалисту с партийным билетом в нагрудном кармане думать было стыдно и неприятно. И он выкинул эти мысли из головы, сразу же, как только пыльный хвост уезжающей легковушки исчез за далеким холмом.
Гостей на Ближней Даче в этот раз собралось чуть больше, чем обычно. Большой зал, используемый для просмотра кинофильмов, вместил в себя человек двенадцать. Варламов сильно нервничал, но старался этого не показывать.
— Товарищ Сталин, а вторую серию сразу за первой пускать или перерыв сделать?
— А сколько у вас длится одна серия?
— Один час сорок пять минут.
— Тогда пусть к концу первой серии накрывают обед. Там, за столом мы с вами, товарищ Варламов, и обсудим первые впечатления.
— Хорошо. Разрешите начинать?
— Пусть начинают, товарищ Варламов. Клим, не шуми, потом ты Семену свой анекдот расскажешь.
Директор «Пионерии» подал знак и в небольшом кинозале погас свет. Теперь Леониду Васильевичу по-настоящему стало страшно. Впервые он лично показывал вождю созданный им фильм. Конечно, Сталин уже видел его небольшие киносюжеты для юношества, но все это было не то. А этот фильм создавался практически подпольно. Даже негласная поддержка НКВД и ВВС не сняли с картины ореола своеволия. И вот сейчас наступил момент истины. Захочет ли вождь глядеть вторую серию, или обличающее скажет два-три слова, которые станут приговором и самому фильму и тем, кто его снимал. Варламов вгляделся, и увидел, как Ворошилов что-то тихо рассказывает склонившему голову на бок Вождю. Цветное начало всем явно понравилось и заинтриговало – «Что же там будет дальше». А дальше фильм захватил всех своей калейдоскопической сменой событий. Только сейчас Варламов отчетливо понял, что фильмы других современных ему советских режиссеров строились иначе. Там была постепенность и плавные переходы, здесь резкость и надрыв. Это различие пугало. С экрана продолжали звучать пулеметные очереди. Бросались на врага и падали скошенные пулями солдаты в обмотках и папахах. Гольдштейн в Алма-Ате не подвел. Несущиеся по снегу броневики с красными звездами и задувающий снежной крупой ветер добавили реализма эпизоду разгрома Юденича. Наконец, финальная сцена. Сидящий в первом ряду Вождь замер, внимательно вслушиваясь, в слова, произносимые собственными губами с киноэкрана. Речь комиссара Сталина завершилась, и самолеты понеслись в бой к смерти или победе Революции…
Варламов напрягся. Зажегся свет, но в зале стояла тишина. Приближенные не спешили высказывать свои мнения, готовясь подхватить малейший намек Хозяина и в первых рядах обрушиться на автора картины, либо с хулой, либо с поздравлениями. А Хозяин не спешил, он ненадолго задумался, раскуривая трубку.
— Товарищ Варламов, а откуда вы узнали про тот разговор на аэродроме?
— Наш второй режиссер товарищ Гольдштейн изучал материалы по обороне Царицына, и нашел там пару интересных намеков, но остальное, к сожалению, наш художественный вымысел.
— Ну что ж, вы очень хорошо изучили те материалы. И хотя я тогда не совсем это говорил, но мнение Реввоенсовета, о боевой роли авиации вы передали довольно точно. Пойдемте за стол, там все уже готово, а потом поглядим и вторую серию этого очень интересного фильма.
Застолье длилось больше часа. Сталин провозгласил тост «за новаторов кинематографа», после этого в здравицах стали соревноваться его гости. От волнения глаза Варламова слезились. Он уже плохо следил за смыслом тостов. Если бы в бокалах было не красное вино, то количество выпитого алкоголя уж поставило бы крест на дальнейшем просмотре и беседе с Вождем. Но вскоре все вернулись в зал, и киносеанс продолжился.