Глава 3
Дамежан открыла глаза. Над головой серело рассветное небо. Солнце ещё не взошло над степью, и ветер, дувший с моря, нёс холод и сырость. Он остужал горящее лицо, но не мог унять боль, пронзившую тело.
Надо вставать. Кобыл следовало подоить и выгнать в степь. Белогривая вчера поранила ногу. Залечить самой или попросить Айгилу? Но её забрали в прошлом году в жуз мужа… Как она могла забыть? Отогнать жеребят от матери, но сначала надо зашить бурдюк. Его продырявила эта малявка Хализка. Подбежала, ткнула палкой и убежала прочь. Только пятки сверкают.
Замесить болтушку из муки для отца. И костёр… Завтра Корсунтай, и там будет он…
Почему так больно?
Её подняли и понесли. Запах утра cсмешивался с гарью. Воняло жжёным и чем-то кислым.
Кобылы… Их надо выгнать в поле… Отогнать жеребят и позвать отца доить… Но белогривая поранила ногу. Её зарезать… Позвать отца, он мужчина, и должен… должен…
Овраг. Дамежан плыла, словно в дыму пожара. Боль накатывала, как ветер на ковыль. Волнами.
Она стоит. Кто-то задрал подол. Что… Зачем?
Зажурчало, по ноге потекло. Стало легче, и боль ушла, спряталась до времени.
Надо вставать и выгнать в поле кобыл. Жеребят прогнать, белогривую зарезать… Зарезать… Хализка… Как же болит голова! И всё плывёт.
Её несли на руках. Ветер качал её на волнах ковыля. Вверх, вниз, вверх, вниз.
Нужно доить кобыл… Разжечь огонь и развести болтушку. Смешать муку и тмин из серого мешка. Отцу такое понравится. Потом замочить рис и нут для плова. Завтра Корсунтай… Корсунтай…
Тяжёлый тюрбан снова давил на шею, волосы слиплись от пота, цеплялись за тонкие пряди бус, но она не отрывала глаз от молодых и поджарых йитигов (молодец, молодой охотник или воин), вырывавших друг у друга чёрные туши баранов. Где-то там, среди наездников был и тот, кому она предназначена.
То одни, то другой всадник тенями проносились мимо. Исчезали, растворялись, стоило только Дамежан отвести взгляд. Кому они нужны? Своего она точно не пропустит.
Белый жеребец с ловким, как барс, всадником, мчался прямо к ней. Остановился, присев на задние ноги, заржал, забил передними. А к её ногам рухнула обезглавленная баранья туша.
Кровь брызнула из разрубленного горла на подол её халата.
Они смотрели друг на друга, казалось целую вечность. Он, такой красивый и такой недоступный, теперь её. Её мужчина. Они должны встретиться через год. Здесь же. И быть вместе. Навсегда…
— Калим, любимый, — она протянула к нему руки.
— Муалем! Она говорит, муалем, — громоподобный голос разбил видение. Яркий, режущий глаза свет. Слабость. Голова. Как же болит голова! Надо доить кобыл и зарезать белогриву…
— Муалем! — надрывался кто-то рядом.
— Что она сказала? — другой голос. Тихий и заботливый. Свет исчез, вместо него Дамежан увидела незнакомое лицо. Непривычно скуластое, жёсткое, словно камень. Белые волосы, длинные, почти как у женщины. Они были спутаны и свисали нечёсаными патлами.
— Звала какого-то Калима, — раздался за ней тот самый голос, только что так истошно кричал, — вы не знаете такого, муалем?
— Нет, — беловолосый внимательно смотрел на неё. Поднял подол, и тут же опустил.
— Заражения нет. И уже не будет. Она поправится.
— А дальше-то что с ней будет, муалем. Еёйную семью того, степняки все поубегли. Она как теперь одна?
—Будем думать, Халиф. Ты лучше похлёбку принеси. Ей поесть надо.
— Хорошо, муалем. Одна нога здесь, другая там.
— Мастер Лис! Мастер! — раздался издалека незнакомый голос, — она пришла в себя?
— Халиф, — она увидела второго. И узнала. Это он держал её совсем недавно. И просовывал палку между зубов. Он склонился над Дамежан внимательно слушая беловолосого.
— Передай Серго, чтобы занимался делом. А будет возражать… сделай то, что я вчера показывал.
— Ух ты! Спасибо, муалем! — Халиф глупо заулыбался и бросился бежать.
— Мастер Лиис! — раздалось снова, и в этот раз ближе.
— Серго, муалем сказал, чтобы ты никуда не шёл, а ждал меня… — стой, я тебя ломать буду! Стой, подожди! Серго! Муалем разрешил тебя ломать! Серго!