Андрей Геласимов
Степные боги
Автор выражает глубокую признательность
Костромитину Ивану Александровичу за его устные воспоминания, с которых началась работа над этим романом
Павлу Быстрову за его познания и глубочайший интерес к истории Второй мировой войны
Своей маме Геласимовой Ларисе Ивановне за ее удивительные устные рассказы
Своему деду Геласимову Антону Афанасьевичу за смешную частушку, за переход через Хинган в августе 1945-го, за то, что выжил и победил, и за то, что много рассказывал внуку
Глава 1
Жаворонки висели над степью так высоко, что им было видно всю Разгуляевку. От края до края – до самых последних огородов. И даже намного дальше. Им было видно, как подъезжает в клубах пыли к деревне почтальон дядя Игнат; и как пацаны цепляются за жердь, которую ему лень снять с телеги, и она торчит сзади, как развернутый танковый ствол, потому что все равно скоро покос, и тогда опять придется ее ставить; и как он сбивает пацанов на дорогу кнутом – иногда метко, иногда не очень. С высоты было видно, как тянутся узкой цепочкой на шахты совсем уже немногочисленные японцы, погибающие здесь в плену с осени тридцать девятого, с Халхин-Гола, но теперь вот расконвоированные – из-за того, что два месяца уже как победа, и еще из-за того что степь, и все равно волки сожрут, если что. С высоты жаворонкам было видно, как дед Артем выезжает на Звездочке с другого конца Разгуляевки, оглядываясь, чтобы никто за ним не увязался, потому что его сильно беспокоит спрятанный в степи спирт, и ночь он почти не спал, все лежал и думал – украдут, заразы, или не найдут?
С высоты было видно, как дед Артем торопил кнутом свою Звездочку, удаляясь в сторону сопок все быстрей и быстрей, а прямо под жаворонками бабка Дарья бегала по двору за Петькой, расталкивая одуревших от пыльной жары коз, и пыталась достать внука своей толстой палкой.
– Танки маршала Рокоссовского обходят противника с фланга! – кричал Петька, забегая ближе к поленнице и стараясь не оказаться на фронтальном направлении удара.
Прямо перед собой бабка Дарья видела хорошо. Даже почти засыпая в своем углу рядом с печкой, могла так приветить мелькнувшего перед ней Петьку, что перехватывало дыхание. Зависело от того – куда попадет.
Но сбоку обзор у нее был плохой. Дед Артем однажды, выпив весь контрабандный спирт, побежал за ней по огороду, и потом по полю, и потом уже там, где собирают для коз каменную соль, а когда она устала, догнал и врезал ей со словами: «Эх, бля, всю жизнь ты мою заела!» После этого прибежали их сыновья – дядька Витька и дядька Юрка. Сначала они вдвоем дубасили деда Артема, а потом дед Артем с дядькой Юркой бегали за дядькой Витькой, запинаясь об огромные куски соли, стукаясь друг об друга, ругаясь, падая и хохоча. Через полгода дядька Витька и дядька Юрка уехали на фронт, дед Артем стал снова беспрекословно слушаться бабку Дарью, но правый глаз у нее закрылся уже навсегда.
– Артиллерия! – кричал Петька. – Бронебойными заряжай!
Подхватывая с земли куски засохших коровьих лепешек, он швырял ими в бабкину сторону, однако старался целиться мимо, чтобы не разозлить ее до конца.
– Иди сюда, паршивец! – кричала бабка Дарья, вращаясь вокруг своей палки, как глобус в разгуляевской школе вокруг оси. – Вечером все равно прибежишь – жрать захочешь. Захлестну гаденыша!
– Дед! – вопила она. – Иди, лови своего засранца! Стайку опять не закрыл – козы в огород убежали!
– Он спирт поехал перепрятывать! – кричал ей Петька в ответ. – Батарея! Осколочными по противнику!
Сражение развернулось из-за коз. Петька, как обычно, не запер дверь в сарай на щеколду, и теперь, пробегая мимо этой распахнутой двери, каждый раз пинал ее изо всех сил, чтобы бабке Дарье было еще обидней. Когда на пути у него возникала коза, Петька пинал и козу, а потом летел дальше.
Чувствуя, что бабка Дарья уже устает и скоро прекратит наступление, Петька стал бегать поближе к ней, увертываясь от ударов, притворно охая и прихрамывая, чтобы противник не потерял интерес. Дождавшись, когда бабка клюнула на его приманку и снова бросилась за ним, Петька вскочил на лестницу, растрепанной молнией взлетел на крышу сарая и заорал оттуда что было сил:
– А мине не больно! Курица довольна!
– Чтоб ты сдох, блядский выродок! А ну, слазь оттуда!
– Сама ты! – крикнул Петька и швырнул вниз оставшимся в руке куском коровьей лепешки.
На этот раз он кидал точно. Сухой комок пролетел по короткой дуге и шлепнулся бабке Дарье прямо на голову.
– За нашу советскую Родину!
– Только слезь у меня! Я тебя покормлю!
Она треснула палкой по лестнице, потом еще раз и потом еще.
– Я дома поем! – крикнул Петька. – Меня мамка покормит.
– Она тебя покормит! Сама еще сюда с голоду прибежит.
Петька вскарабкался повыше, уселся верхом на конек и раскинул руки.
– Первая эскадрилья! Бомбометание закончено! Возвращаемся на базу! Поздравляю с выполнением боевого задания!
Бабка Дарья отступила от лестницы, посмотрела на него, подняла с земли небольшой кусок каменной соли, зализанной козами до сверкающей гладкости, неловко замахнулась и бросила его вверх. Камень стукнулся в середину крыши и скатился обратно, треснув бабку Дарью по ноге.
– Слева по курсу – зенитки противника! – крикнул Петька. – Боезапас исчерпан. На вражеский огонь не отвечать!
Бабка зашипела от боли, плюнула на землю и, прихрамывая, пошла в огород – выгонять оттуда жующих картофельную ботву коз.
Петька некоторое время еще смотрел ей вслед, потом заскучал, лизнул тыльную сторону руки, поднял голову к небу. Прямо над ним высоко-высоко трепетали крыльями жаворонки.
«Вот мне бы так, – щурясь от солнца, подумал он. – Когда убьют на войне, стану жаворонком. Обязательно».
* * *
Петька был уверен, что его убьют на войне. Других вариантов собственной смерти он никогда не рассматривал. Как-то раз даже сильно подрался со своим единственным другом Валеркой из-за того, что тот сказал, будто войн больше не будет. «Как это не будет? – сказал Петька. – А мне тогда что делать?» Но Валерка, сидя на дороге в пыли и размазывая кровь по худым бледным щекам, тихо повторял: «Я-то при чем? У Анны Николаевны спроси. Она говорит, что при коммунизме войн не бывает».
Анна Николаевна уже много лет учила в разгуляевской школе станичных детей всем предметам, подкармливала их и была единственным взрослым, который ни разу не назвал Петьку «блядским выродком». И все-таки даже ее авторитета в этом вопросе для Петьки было недостаточно.
«Война обязательно будет, – сказал он тогда Валерке. – И таких дохлых, как ты, туда не возьмут. Давай поднимайся. Чего сидишь?»
Схватив его за щуплую руку, Петька рывком поднял Валерку с дороги, обхватил за плечи и заорал во все горло: «Там вдали за рекой загорались огни, в небе ясном заря догорала!..»
Так что за себя и за свою смерть Петька был абсолютно спокоен. Кавалерийская атака в разворачивающейся конной лаве или сверкающая пулеметная очередь и брызги стекла в кабине его истребителя – ему было все равно. Главное – успеть набрать скорость и высоту.
Сидя теперь на крыше сарая, он потянул на себя невидимый рычаг и плавно нажал на гашетку.
– Петька! – раздался тихий голос внизу. – А, Петька? Слазь оттуда. Пошли Гитлера искать.
Петька посмотрел вниз и увидел Валерку. Тот грыз морковь – такую же бледную, как он сам.
– Не могу, – сказал Петька. – Я на боевом задании.
Не мог же он признаться дохлому Валерке, что опасается, как бы бабка Дарья не выскочила откуда-нибудь из-за двери. Сверху ему не все было видно. Вдруг она спряталась где-то в сенях. Учитывая эффект внезапного нападения, такой ход мог свести на нет все его преимущество в маневренности. Сумели же немцы в сорок первом дойти почти до Москвы. И все потому, что напали без предупреждения. Фашисты – они и есть фашисты.
– Смерть немецким гадам! – крикнул Петька и застрочил во все горло из пулемета.
– Мы еще в овраге рядом с япошками не искали. Вдруг он там прячется? – сказал Валерка.