За воротами крик:
— Товарищ Щеглов, откройте!
— Кто?!
— Капитошин.
— В чем дело?
— Я хотел бы поговорить с Почиталиным. Телефон у вас работает?
— Да. Сейчас откроем.
В эту ночь спать не пришлось: только что уехал Капитошин (он лично доложил Почиталину свои оправдания), как подоспели батальоны ВОХР и с ними остальные три взвода Соболевского эскадрона.
В Гаршино вошли без выстрела. На площади, на улицах — ни души. Село словно вымерло. Батальоны расположились на площади, где вчера бурлила толпа. Явился Капитошин. У него был растерянный, виноватый вид. Очевидно, его страшила ответственность за отправленных к Сапожкову продармейцев и за невыполненное приказание Почиталина.
— Отряд построен во дворе штаба. Какие будут приказания? — доложил он.
— Командование отрядом сдайте товарищу Честнову, а сами отправляйтесь в штаб Соболевского Укрепучастка! — распорядился командир сводного отряда.
— Ай-я-яй! Что же это такое! Люди добрые, смилуйтесь! Ратуйте! — отчаянный женский вопль разнесся по площади. — Ой, пропала моя головушка!
— Что там такое? Товарищ Щеглов, прикажите узнать!
У двора покойного Антипа Грызлова билась в истерике пожилая женщина.
— Чего ты плачешь? Что случилось? — Щеглов подскакал к ней.
— Ой, схватили моего сыночка Егорушку, повели на расстрел! Ой, пропала я бедная! Смилуйтесь! Заступитесь! — в голос продолжала причитать старуха.
— Кто схватил? Куда повели?
— Кто их знает! Повели туда, к амбарам, — женщина показала рукой на выгон.
В переулке Щеглов нагнал группу своих кавалеристов во главе с Кондрашевым. В центре, семеня заплетающимися ногами, шел Егор Грызлов.
— Кондрашев, что здесь происходит?
— Арестовали дезертира, товарищ комэск.
— Куда же вы его ведете?
— К папаше, — злобно оскалясь, ответил взводный.
— Товарищ Кондрашев, арестованного доставить в штаб и не самовольничать!
— Сами знаем, что делать полагается, — возразил тот, но остановил лошадь. — Когда он тебя на митинг тащил, знал, поди, что делает, гадючка мокрая!
— Кондрашев, не горячись и выполняй приказание!
— Добер ты больно, комэск! — проворчал Костя и вместо коня хлестнул плетью Егора. — Вертай, сука, назад и моли бога за нашего эскадронного!
Командиру Щеглов доложил:
— Мои бойцы арестовали дезертира из штаба Укрепучастка. Вчера он проводил здесь контрреволюционную агитацию.
— Получено приказание вернуть ваш эскадрон в Соболево, — ответил начальник: — Арестованного возьмите собой!
Через несколько минут площадь опустела: эскадрон пошел назад в Соболево, батальоны двинулись навстречу Сапожкову.
На «гауптвахте» при Соболевском Укрепучастке в дощатом чулане сидел Егор Грызлов. Караулил его боец Отдельной роты Иван Шумилов. Поставив винтовку между колен, он расположился на ступеньках крыльца. Скучная вещь быть в наряде! И черта ли караулить этого Егорку? Наш, гаршинский, вместе в козны играли. Куда он денется?
— За что тебя посадили, Егор? — сладко зевнув, спросил часовой.
— Да ни за что. Поехал родителя хоронить, а тут эскадронцы нагрянули. Знаешь собак?
— Ребята говорили, что ты Щеглова хотел подвести под монастырь.
— Брехня! Сущая брехня! Был, правда, у нас с ним разговор о том, чтобы народ успокоить, объяснить положение, но чтобы еще что, — ничего подобного.
— Скажи, пожалуйста!
— Ванька, дай закурить!
Часовой отодвинул засов, которым запирался чулан, и полез за кисетом. Егор стоял в дверях.
— Держи!
— Высеки огня!
Шумилов поставил винтовку в угол, достал кресало, кремень, придавил к нему большим пальцем трут и ударил железкой. Трут не загорелся. Часовой повернулся к двери на ветерок, и страшный удар по темени ошеломил его. Грызлов пнул ногой мягкое тело, снял ремень с патронными подсумками, одел на себя, взял винтовку и сбежал по ступеням. Уже за станицей он остановился, посмотрел на темные строения и пожалел: «Надо бы Ванькин кисет и кресало прихватить! Маленько не догадался».
Скоро одинокая фигура Егора потерялась во мраке.
Глава четвертая
АЛЕКСАНДР САПОЖКОВ
Командир 2-й Туркестанской кавалерийской дивизии Сапожков возвратился из Самары туча тучей. Не заходя в штаб, он отправился прямо на квартиру и заперся на крючок. Шустрый адъютант Пашка сунулся было с обедом, постучал, но, получив из-за двери отборное ругательство, зло громыхнул котелками и ушел к лошадям.
Дела у Сапожкова складывались невеселые. Когда был в штабе Округа, стало совершенно ясно, что его от командования дивизией отстранят. Сам командующий недвусмысленно намекнул об этом. Постарались и материалы подобрать: здесь и агитация против продразверстки, тут и требование «самостоятельности» Заволжской губернии, выдвинутое Сапожковым еще в бытность председателем Новоузенского Совета в 1918 году, даже пассивность во время контрреволюционного восстания в 22-й дивизии, когда были убиты члены Реввоенсовета 4-й армии Линдов, Майоров, Кузнецов и другие — всё припомнили.