Чтобы успокоиться, Костя провел рукой по лбу. Рука была почему-то потная и холодная. «Смелый, нисколько не боится, а может быть, рассчитывает, что не дознаются?» Проверяя это предположение, Кондрашев зло спросил:
— Ты пошто комроты убил?
— Это не я, — внезапно побледнев, произнес задержанный.
— Я не я, и лошадь не моя. Стрелял-то ты?
— Я вверх. Товарищ, клянусь…
— Какой я тебе товарищ!
— Увидите, что я не виноват!
— Конечно, разберутся. Ну, шагай! — махнул Кондрашев плетью по направлению Переметного и скомандовал — Взвод, за мной шагом ма-арш!
Шагах в ста от мара Кондрашев остановился и, оглянувшись, увидел, что наблюдатель на кургане машет ему рукой. Кондрашев поскакал к нему.
— Они. Сотни две, — доложил наблюдатель.
В двух-трех верстах от мара виднелась двигающаяся конница.
— Комвзвод, слева еще! — испуганно воскликнул Митин.
По обтекавшему курган логу рысили еще человек полтораста.
— За мной! — крикнул Кондрашев и хлестнул коня. Митин поспешил следом. Через минуту оба нагнали разъезд.
— Бандиты! — сказал командир взвода. — Галопом…
— А его куда? Отпустим? — спросил Чикомасов, указывая на Андрея.
— Кого отпустим? Ты, часом, не рехнулся? Знаешь, это кто? Тот самый, что на митинге в караульном батальоне командира роты убил.
— Да ну? — ахнул Чикомасов.
— Дай ему пулю сзади!
— Я-а… — поперхнулся Чикомасов и растерянно посмотрел на взводного.
Кондрашев зло выругался:
— Гайка слаба? Гадов, жалеешь, а они нас… — не договорив, он рванул из кобуры наган и, почти не целясь, спустил курок.
Андрей упал.
— Галопом ма-арш! — скомандовал Кондрашев, а когда засвистели над головами пули, добавил: — Полевым галопом ма-арш!
Лошаденка начала хрипеть и спотыкаться, когда в траве завиднелось что-то бесформенное. Устя спрыгнула с тележки и, хотя виден был лишь затылок, сразу узнала — Андрей!
Долго рыдала, билась Устинья Пальгова, а когда не хватило слез, подняла голову и сквозь зубы выдавила:
— Проклятые! Не видать вам светлого часа!
На опухшем лице заплыли обезумевшие, полные отчаяния глаза. Высохшие губы, как молитву, шептали нехорошие грязные слова.
А вокруг выжженная степь с разлитым по ней человеческим горем. Нависло и, как кошмар, давит бесцветное небо. Как жить под ним? Куда скрыться от злой тоски-муки? Чем залить палящий внутри огонь?
— Вот Яшке и нашлась подвода, — грубым голосом сказал кто-то рядом с Устей.
— Эй, тетка, чья такая будешь? — справился другой.
Вокруг о чем-то своем гомонили люди, расспрашивали, а Устя по-прежнему лежала ничком, не слыша за рыданиями ничего и ничего не отвечая.
— Максимыч, а кобыла-то, кубыть, твоей соседки, вдовы Пальговой, — сказал молодой парень, обращаясь к чернобородому, длиннолицему пожилому казаку.
— И то, — всмотревшись, согласился тот. — Пальговой, а девка, пожалуй, ее дочь. Устинья! А Устинья! Над кем это ты убиваешься?
Вместо ответа Устя заголосила:
— Андрюшенька-а! Уби-или! Братушку уби-или!
Чернобородый подошел к трупу, перевернул лицом вверх.
— Верно, Андрей. — И, кивнув на Устю, приказал молодому: — Проводи ее, Семен, до телеги.
Глава седьмая
РАСПРАВА
Сапожковцы двигались на юг. Они представляли собой серьезную силу, противопоставить которой пока было нечего. Крупные воинские части еще не прибыли, а мелкие отряды и отрядики сапожковцы сметали с дороги без труда. Такая участь постигла отряд, к которому был придан эскадрон Щеглова. Не успели возвратиться высланные разъезды (позже выяснилось, что, встретившись с мятежниками, они вынуждены были самостоятельно пробиваться к Уральску), как на горизонте появилась конница. Растекаясь вширь, она охватывала отряд со всех сторон, и ее было так много, что две роты пехотинцев, из которых, собственно, и состоял отряд, отбросив всякую мысль о сопротивлении, начали втыкать винтовки штыками в землю и поднимать руки вверх.
А казачьи сотни все ближе и ближе. Ослепительными вспышками блестела на солнце сталь клинков, наводила смертный ужас. Только артиллеристы не испугались. Бывший с пушкарями военком батареи Игнатьев ободрял наводчиков:
— Давай, давай, товарищи! По бандитам огонь! — И сам помогал заряжать орудия, разворачивать их, подносил патроны.
Но неравные были силы, налетела бандитская ватага, и полегли наводчики с разрубленными головами.