— Ездить к вам — настоящее мученье, — простодушно жаловался он. — Разве это лошади. Дикие кошки. Прошлый раз принял я партию из Четвертого отделения, погрузил их в Покровске на баржу, капитана буксирного парохода предупредил, чтобы он в пути не свистел. Как будто всё предусмотрел. Что же вы думаете? Попался нам встречный пароход и загудел по-волжскому во всю трубу. Что на барже поднялось — уму непостижимо! Взбесились мои лошадки, пообрывали привязи, носятся по барже, того гляди сомнут… Восемнадцать штук за борт прыгнули. Представляете себе? — Упадет в воду, нырнет, покажется, еще раз окунется и на дно. Ай-ай-яй!
Щеглов посочувствовал.
Началась приемка. Лошадей переводили с одного база на другой — смежный. Писарь читал приметы, приемщик сличал по своей описи и ставил галочки. Работа подвигалась быстро. Десятка три отметок появилось в ведомости приемщика. Неожиданно командир первого взвода закашлялся, и в тот же момент за воротами, откуда приводили лошадей, послышались возня, визг, и из ворот, таща за собой на растяжках четырех красноармейцев, вихрем влетел гнедой конь. Против столика комиссии он взбрыкнул задними ногами, попытался подняться на дыбы, попятился назад и снова прыгнул вперед, чуть не свалив столик. Один из державших растяжки поскользнулся и упал. Кто-то бросился на помощь. Писарь скороговоркой читал приметы. Старший приемщик, чуть не угодивший под копыта, торопливо поставил в ведомости птичку.
— Следующего! — крикнул комвзвода.
Щеглов удивился поведению гнедого. На этом коне обычно ездил Панченко, и никаких фокусов за ним не числилось.
Нашлась и еще одна лошадь буйного нрава, но и в этот раз Щеглов не обратил внимания ни на кашель комвзвода, ни на торопливость писаря. Только в третий раз поведение подчиненных показалось ему подозрительным.
— Что это за фокусы? — спросил он, отведя в сторону командира первого взвода. — Под шумок лошадей не с теми приметами сбываете? Кто разрешил? Взгрею, как миленького! Еще такие будут?
— Только три, те самые, о которых я докладывал, когда вы принимали отделение.
Неожиданное происшествие прервало разговор: табунщики подвели высокого серого жеребца с огненным взглядом больших глаз. Сличив приметы, старший приемщик махнул рукой — ведите! Это движение почему-то не понравилось красавцу. Он метнулся в сторону, сбил двух человек, двух других потащил за собой, вырвался и умчался в степь.
— Лови-и-и!
Человек двадцать верховых бросились за беглецом. На излучине Чагана они отрезали жеребцу путь. Размахивая укрюками, табунщики прижимали лошадь к высоченному обрыву над рекой. Всё ближе и ближе подходила цепь, отрезая дорогу, и тогда жеребец бросился с кручи вниз.
Щеглов, подскакав, увидел: лошадь лежала на мерзлом песке и время от времени поднимала голову. Из сломанных передних ног торчали наружу белые кости.
— Пристрелите! — распорядился Щеглов и, не оглядываясь, поехал прочь.
Сзади бухнул выстрел.
По окончании приемки Щеглов заявил старшему приемщику:
— Есть три лошади, у которых приметы не совпадают с указанными в описи.
— В чем не совпадают?
— У гнедого недостает иверня на левом ухе, у рыжей кобылицы нога не по щетку, а по венчик белая, у номера 1498 на лбу звездочка.
— Только в этом?
— Да.
— За предупреждение, товарищ начальник, спасибо, а лошадей этих я возьму. В части с меня за это не спросят. На лошадях есть ваше тавро, сортность та же — значит, лошадь из военно-конского запаса, а не выменена у цыган. Вы получили распоряжение относительно погрузки их в эшелон?
— Да.
— Вот в этом прошу помочь.
Декабрь завалил степь сугробами. Их серебряные гривы разбежались от горизонта до горизонта, между ними и по ним протянулись едва заметные нити степных дорог, узкие — в один конский след, прямые — словно по линейке проведенные. Санный путь лег.
В Управлении военно-конского запаса готовились к годовому отчету. 15 декабря все начальники Отделений были вызваны в Уральск сличать списочное и фактическое наличие конского состава. Предстояло разобраться в работе за весь год.
— Скоро приедешь? — спросила Устя.
— Дня через три-четыре. Поедем со мной! Погостишь у родных, в театр сходим.
— Спасибо, Вася, что-то не хочется. Лучше я к мамане схожу, помогу ей прибраться к празднику да себе кое-что сошью.
— Как хочешь. Смотри, не скучай!
Щеглов уехал.
Придет беда, — отворяй ворота. Не чаяла Устя лиха, не подсказало ей сердечко, что навсегда простилась с любимым. Проводив мужа, она убрала комнату, порылась в укладке, отыскивая давно припасенный отрез ситца, и собралась идти в Гуменный к матери. В соседней хозяйской половине дома хлопнула дверь, и грубый мужской голос спросил: