Кончился процесс. Началась война с немцами. Иван Герасимович успел забыть эсеров и вспомнил о них лишь после Февральской революции, когда стали выбирать в Учредительное собрание, и не только вспомнил, но и высказался:
— Голосуйте, станичники, за эсеровский список, — эта партия правильная!
Узнали эсеровские заправилы о казаке-агитаторе и зачастили к нему во двор. Завязалась дружба, которую не прервало взятие Уральска красными войсками. Старые знакомые не забыли Ивана Герасимовича и время от времени заглядывали.
Разумеется, Устя ничего этого не знала, но, придя к Ивану Герасимовичу, как говорится, попала в кон. Старый казак расспросил ее, подумал и посоветовал.
— Ты, Устенька, поживи пока у меня, отдохни, а я расспрошу у знающих людей. Может быть, достанем тебе документ на чужую фамилию, а может статься, определим на жительство в другую местность.
Дня через четыре пришел незнакомый Усте человек. На казака он был не похож: одежда, как у иногороднего — пиджак, брюки навыпуск. Лицо сухое, умное, глаза колючие, губы тонкие, плотно сжатые, лишнего слова, видать, не выпустят.
— Так вы и есть Маруся? — в упор спросил он, когда Иван Герасимович вышел из горницы.
От этих слов захолонуло на сердце. Откуда ему известно?
— Какая еще Маруся? — хрипло вымолвила она.
— Не будем прятаться друг от друга! Я приехал от Василия Алексеевича Серова и помогу вам, — ласково проговорил человек.
— Почему вы думаете, что я — Маруся?
— Это же очень просто: вы были в районе Чижинских разливов, в отряде повстанцев, а там была только одна женщина — Маруся.
Задав еще несколько вопросов и убедившись, что перед ней сидит действительно доверенный Серова, Устя кивнула головой:
— Да, я — Маруся. Что же из того?
— В Уральске вам оставаться нельзя.
— Я и не собираюсь.
— У вас есть на будущее какой-либо план?
— Н-нет.
— А что вы скажете, если мы предложим вам снова принять отряд? Надвигаются крупные события, большевизм доживает последние дни. В стране голод, недовольство продразверсткой. Не сегодня-завтра восстанут Самара, Саратов, Тамбов, Ярославль, Кронштадт. На Дону уже вспыхнуло восстание, Заволжье на очереди…
Устя ломала пальцы.
— Не тянет меня Марусино обличье, — наконец призналась она.
— Печально!.. Но тогда, может быть, вы согласитесь работать разведчицей? Это — идея, — оживился гость. — Я слышал, что ваш муж формирует эскадрон особого назначения. Находясь при муже, вы сможете снабжать нас отличной информацией. Верно?.. Относительно Грызлова не беспокойтесь! Едва ли он донес на вас (во всяком случае, мы это проверим и, разумеется, примем меры, чтобы этого не случилось в дальнейшем).
— Только не это! Я не хочу, — вырвалось у Усти.
— Почему? Мужу вы не повредите, а нам…
— Нет, нет! Не говорите!
Тот нахмурился.
— В таком случае что ж? Надеюсь, вы понимаете, что отказ от борьбы с большевиками означает измену, предательство и… — человек красноречиво щелкнул пальцами.
Устя побледнела. Она была, как в тяжелом сне. На мгновение представились: снова камыши, скитания, кровь, бессмысленные убийства, насилия, грабежи. И от этого не уйдешь, не спрячешься, сквозь землю не провалишься. Неужели нельзя быть просто женщиной и жить для себя?! Устинья до крови закусила губу. Черты лица исказились таким отчаянием, что доверенному Серова стало ее жаль.
— Я вас не тороплю. Подумайте и завтра, послезавтра дайте мне ответ!
— Нечего тянуть. Давайте отряд! — отрезала Устинья.
Глава вторая
НОВЫЙ ОЧАГ
10 декабря 1920 года в станице Михайловской Донской области вспыхнуло восстание. Кулаки и часть зажиточных казаков, разогнав Советы, начали грабить ссыпные пункты, кооперативы, арестовывать и расстреливать коммунистов, продработников, советских служащих. Мятежники выбросили лозунги: «Советы без коммунистов!», «Даешь свободную торговлю!», «Долой продразверстку!».