В какие-нибудь два-три дня мятеж охватил район Михайловка — Сидоры — Серебряково — Усть-Медведица. Стоявшие в Михайловке караульный батальон и караульная сотня перешли на сторону восставших. Во главе 2000–2500 вооруженных повстанцев оказался бывший командир караульного батальона Вакулин, его заместителем и одновременно председателем «Совета Пяти» — Попов.
На одном месте мятежники сумели продержаться всего несколько дней. 22 декабря подошедшие коммунистические отряды выбили вакулинцев из Михайловки и из Серебрякова. Попытка занять станцию Филоново Вакулину не удалась: бывшие на станции войска дали отпор. После короткого неудачного боя банда повернула на северо-восток к границам Саратовской губернии.
Красных Яров в Поволжье уйма — Красный Яр астраханский, Красный Яр самарский, Красный Яр камышинский, Красный Яр иловатский, Красный Яр балаковский… Подмоет степная речка бугор, рухнет пласт чернозема, обнажится красный от глины песок, — вот тебе и красный яр. Поселятся на этом месте люди и назовут село Красным Яром.
Красный Яр камышинский стоит на реке Медведице, Верст на семь растянулся он по берегу. Ниже по течению виднеются ветлы хутора Фоменкова, еще ниже — деревня Гнилой Проток, а напротив, на правом нагорном берегу — село Лопуховка. За Лопуховкой пойдут уже казачьи хутора, земли войска Донского.
Слухи о восстании в Михайловке быстро докатились до Красного Яра. Не ожидая указаний из Камышина, красноярские коммунисты выслали навстречу банде в Лопуховку отряд ЧОН из 70 бойцов. Чоновцы, выехав утром, до места добрались лишь к вечеру, — хотя от Красного Яра до Лопуховки всего двадцать километров, но санный путь еще не установился, и полозья с трудом резали мерзлые кочки земли. На Медведице поверх льда шла вода. Крутую лопуховскую гору обоз едва одолел, не столько лошаденки тащили сани, сколько седоки везли их на себе. В Лопуховке о банде никто ничего не слышал.
— Что же, товарищ начальник, остановимся здесь или дальше поедем? — спросил командира отряда человек в черном поношенном полушубке, туго перетянутом солдатским ремнем. На голове у него была надвинута на лоб шапочка-кубанка. Ватные шаровары аккуратно заправлены в широкие голенища сапог.
— Конечно, заночуем. Черт нас понесет в Донскую область, да и лошади устали, — поправился командир, сообразив, что в данном случае территория не имеет значения.
— Ночуем, так ночуем, — согласился человек в кубанке. — У меня тут кум живет, так зайду к нему.
— Дело твое, товарищ Федорчук.
Чтобы хозяевам было не в тягость накормить нежданных гостей, отряд разошелся по дворам: по два- три человека в каждый. На южной окраине села выставили пост и со спокойной душой легли спать.
Федорчуков кум жил на самом краю села. Прямо за его огородом начиналась круча, под которой текла Медведица. Кум очень обрадовался гостю.
— Какими судьбами в наших краях? Был слух, что ты в Саратове служишь… Ешь, ешь! Капустки возьми! Славная капуста в этом году уродилась, — усердно потчевал кум, пододвигая тарелки со снедью. — Иль перевелся из Саратова?
— Нет, я все там же, на старом месте.
— Следователем?
— У-гу!
— Беспокойная у тебя, Илья, работа. А к нам зачем?
— Приехал в Красный Яр в командировку, а тут, видишь, заваруха. Спасибо, не наливай, всё равно не буду.
— Ну и шут с тобой! Не хочешь — не неволю. В кои-то веки свиделись, а ты выкобениваешься. Ладно!.. Заваруха, говоришь? То в казаках, нас не касается…
— Почему?
— За кого ты наших мужиков считаешь? Нешто мы против власти рабоче-крестьянской? Не-ет, товарищ, ошибаешься. Мы сами с усами: трудно ли, плохо ли, а власть эта наша родная и с нею доживем до хороших времен, а белые и всякие полосатые бандюки нам не товарищи. Во-от как мы, лопуховские, ду… думаем и рассужд…
Вскоре кум окончательно опьянел, и Федорчук уложил его на кровать.
Федорчуку долго не спалось: мешали разные думки и заливистый храп подгулявшего кума. Когда же, наконец, сон смешал мысли, кто-то сильно толкнул его в бок.
— Илья! Ильюша! Встань живее!
Голос кумы:
— Что-то неладное на селе деется.
Федорчук вскочил.
— Сапоги где?
— На печи сушатся. Сейчас достану. На вот покамест опорки одень!
Под руку попала кубанка. Накинув полушубок, Федорчук выскочил в сени и приоткрыл дверь на улицу. Да. Ночное село полнилось тревожными звуками: скрипели полозья множества саней, стучали копыта, рокотали тачанки на железных ходах. Доносились сдержанные ругательства. Бесформенный живой поток тек по улице.