По левую руку от Вакулина крутит пышные усы Чекунов. К нему нагнулся Бурнаковский. Что-то говорит, шевеля коротко подстриженными усиками. Чекунов и Бурнаковский — «идейные» советники «пятерки».
На скамьях, на подоконниках, на хозяйском, окованном белой жестью сундуке расселись чины рангом ниже, а на самом уголке стола примостился писарь. На писаре короткий, черной дубки полушубок и сбитая на затылок шапочка-кубанка. Писарю жарко, но он не раздевается, видимо считает неудобным, а возможно, просто боится, что полушубок украдут.
— Военный совет считаю открытым, — произнес Вакулин, вставая. — Надо договориться о дальнейших задачах и о маршруте. Некоторые, — Вакулин бросил косой взгляд на Попова, — некоторые настаивают на том, чтобы немедленно идти в Саратов. Я категорически против. В Саратове — сильный гарнизон, а у нас нет и двух тысяч. Кроме того, мы не имеем артиллерии, у нас мало пулеметов…
— Пушки и пулеметы мы возьмем именно в Саратове, — со злостью в голосе вставил Попов.
— Не так просто это сделать, — поморщился Вакулин. — Из них будут стрелять по нас. Кроме того, надо же понять расстановку сил в данный момент, общее положение. Наша задача — не дать большевикам вывезти саратовский, самарский хлеб в центральные губернии, в промышленные районы. Один факт нашего пребывания в Заволжье сорвет продразверстку, и каждый мужик, имеющий хлеб, — наш союзник и друг. Из таких крестьян мы сформируем полки и дивизии и ударим по городам, по центрам.
— С голыми руками эти полки ничего не сделают, — опять выкрикнул Попов: — Нужно оружие, нужна база, — нужен Саратов.
— Не мешай! Я дам тебе слово.
После Вакулина поднялся Бурнаковский.
— Я за то, чтобы брать Саратов. Падение крупного волжского города будет сокрушительным ударом по большевизму. Бить, так бить с одного раза. Антонов в Тамбове, Вакулин в Саратове…
— Антонов еще не в Тамбове и неизвестно, когда он там будет — иронически заметил Чекунов, имевший старые счеты с предводителем тамбовских бандитов.
— Саратовские рабочие недовольны властью и поддержат нас, — теряя первоначальную мысль, запнулся Бурнаковский.
— Это бабушка надвое указала. Ты знаешь, сколько в Саратове коммунистов? Нет. То-то и оно! Командные и политические курсы считаешь? ЧОН? Коммунистические рабочие батальоны? Кроме того, им при нужде поможет Москва, — Чекунов ребром ладони рубил по столу. — Вакулин сказал правильно: если не дать хлеба в промышленные районы, то голод вызовет недовольство, восстания против большевиков. У меня есть сведения…
— Это мы слышали. Надо оружие!
— На Саратове обожжешься!
— Голодом большевиков не возьмешь!
— Нет, возьмешь!
Писарь положил карандаш на стол и с едва заметной улыбкой поглядывал на спорящих. Те кричали каждый свое, махали руками, брызжа слюной, доказывали правоту. Вакулин, сорвав голос, колотил по столу рукояткою нагана и, когда галдеж несколько утих, с натугой прохрипел:
— Молчать! Смирно! Военный совет решил двигаться за Волгу. Всё. Закрыто.
— Просчитаешься! Будешь локти кусать, да поздно, — со злостью выговорил Попов и, загремев стулом, поднялся.
Из донесения № 2: «…На совете в Верхней Добринке решено идти в Заволжье. Беглец».
17 января 1921 года банда Вакулина, двигавшаяся на север к Саратову, повернула на восток и, пройдя села Грязнуху и Каменку, вышла на берег Волги в районе деревни Лапоть.
Волга! Чье сердце не дрогнет при взгляде на твои бескрайние просторы! Не высоки прибрежные утесы, а какая ширь, какая даль открывается с них! Дух захватывает, и диву даешься, сколько же воздуха над Волгой-рекой!
Серебрится заснеженная Волга, а за ней ровная, как скатерть, вылизанная ветрами степь. Ширь, гладь, безлюдье. Только по отшлифованной полозьями саней, по выщербленной шипами подков дороге, выкатившись из устья глубокого оврага, букашками ползут подводы, а совсем далеко, у того берега, малюсеньким червячком движется конница.
А на обрыве недвижно стоит всадник, тяжелым взглядом смотрит вдаль и не видит красоты. Иное встает перед взором Вакулина, тяжелые мрачные думы тревожат его душу. Что ждет его в этих степях? В какую сторону завертится колесо счастья? Поднимутся ли ему на помощь погруженные в зимнюю спячку новоузенские, николаевские села и деревни? Взыграет ли восстание могучим всесокрушающим ураганом или легкой поземкой скользнет по степи, набьёт снегом овраги, а ранней весной мутными потоками скатится в Волгу? Молчит степь, лежит суровая, непонятная.