— Гы-гы-гы! Я — Фросенька.
— На, Фросенька, выпей! — атаманша передала полный стакан самогона.
— Гы-гы-гы! Я плясать умею.
— Сначала выпей, а потом спляшешь.
Маруся подмигнула, и бандиты, стоявшие рядом с Фросенькой, помогли ей единым духом одолеть стакан.
— Акха-кха-кха! — заперхала дурочка.
— Ай, молодец! Теперь пляши! Ну-ка, гармонист, дай жару!
Плясать Фросенька не умела: трясясь всем телом, она топталась на месте, и это было не смешно, а противно. Семен вскоре опять затянул:
— Мусенька, лапочка моя!
— Давай, друг, выпьем за нашего атамана, за Марусю! — не отстает Семен.
— 3-з-за М-марусю м-можно. Бр-р!
— Гришка, поднеси Фросеньке!
За полночь пьяное веселье пошло на убыль. Иссиня-бледный Бурнаковский то и дело норовил съехать под стол, но Семен вытаскивал его обратно и укладывал головой в блюдо с бараниной (плакали овечки бабушки Настасьи!). Из приехавших с Бурнаковским один корчился в углу над лоханью, двое валялись у шестка на рассыпанных из опрокинутого глечика углях. Маруся сидела по-прежнему строгая, прямая, прикрыв глаза, наблюдала за утихавшим разгулом. Неожиданно она увидела Фросеньку. Дурочка лежала на сундуке. С одной стороны свисала Фросенькина голова, с другой — ноги, обутые в рваные валенки. Из валенок выглядывали шерстяные чулки.
Шальная мысль озарила пьяную голову Маруси.
— Семен, Гришка! — позвала она; — Подьте на час! Я вам что-то скажу.
— Ну?
— Следует таракана женить на Фросеньке.
— О? — удивился Семен.
— Женим так…
Когда атаманша изложила свой план, у Гришки заблестели глаза, а Семен всей пятерней заскреб в затылке.
— Хитра ты на выдумки, ой, хитра! — проворчал он себе под нос, а на всю избу гаркнул: — Дорогие гостечки, не надоели ли вам хозяева? Ступайте спать, — весельство окончилось.
Когда же все разошлись, Семен и Гришка перенесли обезпамятевшего Бурнаковского в горницу, туда же перетащили бесчувственную Фросеньку, связали спина к спине и обоих уложили на кровать. Тех, кто валялся на полу, тревожить не стали. Управившись, оба залезли на печь, а Маруся ушла почивать в соседнюю избу.
Бурнаковский проснулся поздним утром, придя в себя, сообразил, что привязан к чему-то мягкому. В первый момент померещилось, что он, связанный, попал в Чека, но, оглядевшись, успокоился, — обстановка не та: половики, занавески на окнах, кровать. Но кто и зачем его связал? Бурнаковский понатужился так, что веревки врезались в грудь и плечи, хотел оборвать путы, — но за спиной кто-то жалобно запищал:
— Пусти-итя-я!
Сразу вспомнились вчерашняя попойка, глупенькая Фрося. Так, вот с кем его связали! Его, Бурнаковского, представителя Совета пяти! Подлая Маруська! Надо же додуматься до такого!
Бурнаковский сделал еще одну попытку освободиться. За спиной раздался плач.
— Молчи ты, дура! — цыкнул он.
— Сам ты дурак! — возразила Фросенька. — Пусти меня, а то закричу. Слышишь? — и Фросенька принялась колотить пятками по ногам Бурнаковского. — Мама-а!
На крик, на шум открылась дверь из кухни, и несколько человек вошли в горницу. С минуту они серьезно рассматривали связанных Бурнаковского и Фросеньку, а затем от гомерического хохота задрожали стекла. Смеялись марусенцы, хохотали и приехавшие с Бурнаковским вакулинцы.
Не прошло получаса, как Бурнаковский, не повидавшись с атаманшей, не простившись, не похмелившись, укатил восвояси.
Эх, Устя, Устя, Устинья Пальгова, законная жена командира Красной Армии, спросить бы тебя, на что ты тратишь молодые невозвратные годочки! Не ответит Устинья Пальгова, — ей самой подобное во сне не снилось, на яву не грезилось. А вот атаманша Маруська та сразу отрежет:
— Ни фискалов, ни кобелей мне не надо. Если еще пришлют какого, — осрамлю пуще прежнего.
Смех смехом, а приказ приказом — надо идти в деревню Водянку на соединение с главными силами Бакулина. И снова потянулись по белому снегу черные всадники, а сзади них, мотаясь на ухабах, тащились двое саней. Не спешит Маруся, не торопится: тише едешь — дальше будешь. Когда стемнело, до места еще верст пять оставалось.
Шла Маруся в Водянку, а там уже стоял эскадрон Щеглова. В полдень Щеглов получил приказ, в котором говорилось:
«Сегодня, 16 февраля, банда Вакулина заняла деревню Водянку, захватила врасплох и обезоружила две роты 232-го стрелкового полка.