Осада крепости не давала никаких результатов. Толпясь на крепостных стенах, янычары дразнили казаков.
— Эй, рус, — кричал один по-русски, — у тебя башка дурак! Подходи поближе, я тебе просверлю ее картечью, чтоб дурь вышла.
— Эй, казаки! — кричал другой. — Пооколеете у стен Азова, а не увидите его, как собственных ушей.
Казаки нервничали, плевались:
— Тьфу, нечистые духи, басурмане!.. Догрозитесь вы, что мы вам глаза повыколем и языки поотрежем.
— Пойди-ка отрежь! — кричал янычар. — Спробуй.
— Чего мы зря стоим? — орали возмущенные казаки. — На кого глядим? Раз наш походный атаман не ведет на приступ, так мы сами пойдем.
— Пойдём! — подхватывая, вопили недовольные. — Чего зря стоим?
Все чаще и чаще стали роптать казаки.
А тут в довершение ко всему стало не хватать продуктов. Непривычные к лишениям, запорожцы взбунтовались:
— Чего мы стоим?
— Якого биса дожидаемся?
— Пидемо, братови, к персидскому хану. Вин нас гарно приме.
— Гей, пидемо!
— Пидемо!
С грустью прислушивался Татаринов к этим крикам. Что он мог поделать? И в самом деле, в любую минуту можно ждать открытого бунта. Самое страшное — это если запорожцы снимут осаду и уйдут в Персию. Это хуже смерти. Одни донцы не осилят взять крепость. Да если уйдут запорожцы, едва ли останутся у стен азовских одни донские казаки.
И вот однажды ослушники, горячие головушки, увлекли за собой на штурм крепости некоторых нетерпеливых казаков.
С печалью смотрел Татаринов с кургана, как бурливой волной окатили казаки крепостные стены. Под яростным ружейным и пушечным огнем врага они перебрались через ров, подставляя лестницы, карабкались на стены. Но защитники легко отбились от штурмующих. Отступили казаки в тот раз, оставив у стен крепости много трупов своих товарищей.
Неудачи следовали за неудачами.
Из Черкасска прибыл Чириков, стал требовать немедленного освобождения турецкого посла, грозя царским гневом.
А тут среди казаков распространился слух о том, что с часу на час в Азов должен прибыть огромный флот с отборными войсками, посланными султаном из Царьграда. И этот флот будто вызвали своим колдовством турецкий посол Тома Кантакузен и его толмач Ассан.
Слухи эти производили на казаков и запорожцев удручающее впечатление.
— Давай сюда к нам Фомку проклятого и его толмача! — орали они. — Нехай дадут нам ответ об этом. Давай посла!.. Давай!
Будь на месте походного атамана кто-нибудь другой, тот, видимо, при создавшемся положении растерялся бы, наделал массу непростительных ошибок. Но не таковский был Михаил Татаринов. Все эти невзгоды и неудачи, навалившиеся вдруг на его голову, только больше закаляли его волю. Умный, проницательный, он понимал, что все это временное явление и что надо дать какой-нибудь выход недовольству казаков. Он вызвал к себе есаула Пазухина.
— Панька, — сказал ему атаман, — что это ты уж больно красен, как рак вареный? Хмельного, должно, дюже зашибаешь, а?
— Да не без этого, атаман, — уклончиво произнес Пазухин. — Бывает иной раз, что и хлебнешь малость какую.
— Малость ли? — с сомнением взглянул на своего есаула Татаринов. — Гляди, парень, кабы тебя паралик не ударил.
— Все под богом ходим, — вздохнул есаул. — На то его святая воля.
— Бог-то бог, да сам не будь плох. Береженого, брат, и бог бережет.
— Да это хочь правда, — согласился Пазухин. — Слухаю тебя, атаман, что кликал?
— Слышь, казаки вон орут, требуют, чтобы Фомку Кантакузина им на глаза подать.
— Ну, слыхал, так что? Давай привезем его и толмача Ассанку.
— Так ведь побьют их казаки.
— А тебе что, атаман, жалко их? Да дьявол с ними, Нехай сгибают.
— Да мне их не жалко. Только, может, невинные? Вот, говорят, грамоты какие-то Фомка Кантакузин султану в Царьград да крымскому хану посылал. Вроде бы просил немедленно у них помощи. Казаки, мол, подошли к Азову, норовят забрать его… Вот оно какое дело-то. Только как Фомка мог послать те грамоты, ежели он в кайданах закованный, взаперти в темнице подвальной сидит? — хитрил Татаринов.
— Верно гутаришь, атаман, — оживился Пазухин. — Как он мог те грамоты послать, коль он в темнице сидит? Тут дело, атаман, не иначе, как колдовское… По колдовству все это деется… Слыхал небось: султанский-то флот к Азову идет?