— Нет, батя, — потребовал Гурьян. — Кого-нибудь не бери в поход, а Макарку возьми. Он храбрый парень.
Атаман пожал плечами и усмехнулся в бороду. Ничего не мог поделать он, все сделал, как хотел младший сын. Слабость имел к нему атаман большую, любил.
Знал атаман Татаринов, что в походе на море много ждет неприятностей, много трудностей, схваток и битв, смерть будет подстерегать на каждом шагу. Но что поделать? Хоть и болит сердце за Гурейку, но надо, чтобы он через все прошел. Иначе какой же из него будет казак?
Старший сын, Матюха, уже все это испытал. Бывал он и на море, бывал и в битвах кровопролитных. Стал цепким, хватким, бесстрашным парнем. Ему даже смерть не страшна. Он и ее за горло схватит. А вот Гурейке суждено все это еще только испытать.
Все шло хорошо. Но вот когда ранним утром пятого апреля, собираясь на пристань, Гурейка на мгновение остался в комнате один, к нему подошла Фатима.
— Гурэйка, — сказала она и зарыдала.
— Фатима, что с тобой? — удивился парень. — Скажи, кто тебя обидел?
— Меня никто не обижал, — покачала она головой, — никто.
— Ну, и что же ты плачешь?
— Я боюсь за тебя. Тебя убьют там… Убьют… Как же я тогда останусь? Ведь, кроме тебя, у меня никого родных нет… Не ходи на море, Гурэйка… Чую я, больше мы с тобой не увидимся. Не ходи!
— Да ты что, Фатима? В уме ли ты? — рассердился Гурьян. — Да казак я али нет? Да меня все засмеют, ежели я не пойду.
Сколько ни упрашивала его Фатима, он был непоколебим.
Как расплавленное серебро, искрится река в сверкании нежаркого солнца. В светлом весеннем небе Табунками мирно плывут облака, и сквозь прогалины их косыми полосами спадают на землю золотистые лучи.
Из какого-то налетевшего облачка сердито крапнул мелкий, как водяная пыль, дождичек и исчез. И после него воздух стал ароматным и чистым.
Все уже расселись в лодках и ждали сигнала атамана Татаринова, который стоял на носу атаманского струга, статный, плечистый, оглядывая казачью флотилию. Рядом с атаманом стояли кудрявый и заросший широкой черной бородой гигант Иван Каторжный и помощник атамана, белобрысый, с козлиной бородкой, первый храбрец в войске Осип Петров, а чуть поодаль — и его брат Потап Петров.
Оглянув еще раз быстрым взглядом казачьи лодки и убедившись, что все ждут его сигнала, Татаринов махнул рукой.
— Отча-али-ивай! — закричал он. — С богом, браты!..
Казаки на лодках закрестились:
— Дай бог удачи!
Атаманский струг, покачиваясь, как лебедь, медленно поплыл по течению. Отталкиваясь веслами от берега, вслед за ним потянулись и остальные лодки.
раздались голоса с переднего струга.
«Э-го-го-го-го!» — загоготало эхо по берегам, далеко разносясь по плавням, густо заросшим бурыми камышами.
На задних стругах подхватили:
Огромная толпа казаков, женщин, ребятишек стояла на пристани, размахивала шапками, платками, кричала:
— Счастливого пути-и!
— Доброй вам до-обычи!
— Благополучного возвращения!..
Сидя с Макаркой за веслами, Гурейка поглядывал на атаманский дворец. Ему чудилась в окне замка хрупкая, печальная и осиротелая фигурка Фатимы.
Он в последний раз взглянул на заплывавший синей мглой дворец, и ему показалось, что в окне мелькнул белый платок.
— Прощай, Фатима! — прошептал Гурейка и почувствовал, как какой-то ком подкатил к горлу.
Было тихо, покойно. Море ласковое, приветливое. Казачья флотилия из стругов и множества мелких лодчонок за несколько дней прошла Азовское море. В Керченском проливе запаслись водой и, минуя Крым, направились наугад к берегам Анатолии.
Гурейка находился в восторженном состоянии. То, что открывалось его взору, казалось ему сказочным сном.
— Макарка, — толкал он своего друга локтем, — глянь-ка. Душа замирает. Ух, как хорошо!
Но Макарка был сдержан. Он ни перед чем не выказывал своего восторга, ничему не удивлялся. Словно все, что перед ним сейчас открывалось, он видел давно и ему все это успело надоесть.
Лишь однажды он проявил некий интерес, Когда вокруг их лодки начало резвиться стадо дельфинов.
— Вот, Гурьяшка, обратал бы такого, — засмеялся он, — да поездил на нем верхом по морю.
Гурьян наравне со всеми выполнял матросские обязанности, сменялся на веслах, дежурил, когда другие спали, научился управлять парусом.