Старик хотел что-то возразить, но Мишенька, продолжал с дрожью в голосе и огоньком в глазах.
— Шкуру снимать с мужика, тятенька, не стыдно, но даже невыгодно. Нищий — не работник! Примите в расчёт! Невыгодно, тятенька, что хотите, говорите! И вы, тятенька, кулаком по стулу стучите не стучите, а правды из него не выстучите! Мужика, тятенька, попусту злить не следует. Да-с, не следует! Или мы у себя в усадьбе давно красного петуха не видали? Чего-с? Мерзавцем ругаетесь? Что же, ругайтесь! Это мы от вас, тятенька, давно слышали, но только сами ругаться не привышны. Наше дело за землёй ухаживать да скотину растить, но только-с в хлевах, а не у себя в сердце-с! Чего-с? Сволочь паршивая! Это в презент сыну-с? Единокровному? Ругаетесь! На здоровье! В ответ от нас вы слова не услышите; ругаться мы губернским извозчикам и вам, тятенька, предоставляем! По всем лексиконам, как всероссийским, так и заграничным!
Старик выпрямился во весь рост и побагровел.
— Вон, негодяй, вон с глаз моих! — будто выпалил он.
Мишенька бомбой вылетел из комнаты.
В коридорчике его встретила Варюша. Она была бледна и взволнована.
— Ну, что, как? — спросила она брата, вся полная участия.
Тот махнул рукой.
— Отчитал я его как следует, и вся недолга! Как вы хотите, а я к Обносковым поеду, хоть там душу отведу! Нет моей мочи большее!
Мишенька махнул рукой и прошёл к себе в комнату. Он сменил поддёвку на кургузый пиджак, надел тяжёлые, как кистень, золотые часы с такой же цепью, картуз и селиверстовского сукна чуйку. Затем он вспомнил, что от его рук пахнет овечьей шерстью. Перед приездом в усадьбу Мишенька отбирал старых и захудалых овец — «калич» и собственноручно выщупывал их. Этих овец будут пасти отдельным гуртом, на лучших пастбищах, а затем поставлять мяснику под нож. Мишенька вымыл руки и затем вышел на крыльцо. На дворе становилось темнее; солнце близилось к закату; тучи целыми стадами бежали по небу; ветер дул сильнее. Мишенька увидел конюха и подозвал его к себе.
— Запряги мне в бегунцы «Красавчика», я к Обносковым поеду, а тятенька спросит — по собственному своему делу, скажи. Так и скажи: по собственному своему делу уехали! — почти крикнул он тому с запальчивостью.
Конюх побежал к каретному сараю с счастливой улыбкой; в дворне почему-то все радовались, когда Мишенька был в ссоре с «самим». Да в дворне вообще слово «скандал» встречали такой же широкой улыбкой, как и слово «праздник». А Мишенька прислушивался к печальному шуму ветра и думал:
«Кажется, тятенька должен бы видеть, что я по хозяйской части далеко вперёд его ушёл, а всё не сдаётся! Кто молотилку водяную завёл? Кто плуга на поле вывез? Кто маркёры для подсолнух домашним манером состряпал? Слава тебе, Господи! Восемь годов около земли нахожуся, а от тятеньки, кроме ругательств, ничего!»
Он вздохнул и опять подумал, почти нашёптывая:
— Никакой любви у тятеньки к делу нет. У него дело в деньгах, а у нас дело в деле!
Конюх подал к крыльцу лошадь. Мишенька, хотел было садиться на дрожки, но на крыльцо вышла Пелагея Степановна. Она беспокойно заглянула в глаза сына.
— Мишенька! Ты никак уезжаешь, а я тебе лепёшек со сметанкой приготовила, — протянула она заискивающе до унижения. — Не езди, родненький, идём вместе с Варюшей чайку попить, у меня сегодня лепёшки больно удалися! А?
Мишенька сел на дрожки и подобрал вожжи.
— Не хочу я, маменька, лепёшек.
Старушка вздохнула.
— А то бы биточков откушал с лучком и хренком? Мясо нарублено, а поджарить недолго: плита всё равно топится. Право? А? Биточков?
Сын тронул лошадь.
— Не хочу я и битков, маменька, — точно огрызнулся он.
И он уехал. Старушка уныло поплелась в комнаты, вздыхая и думая про мужа и сына.
«Обижает «сам» мальчишку а мальчишка не ест, не пьёт от неприятностев. Плох он у нас, в хозяйстве несмышлёныш совсем, копейку свою беречи не умеет, а всё-таки мальчишку обижать не след, бесперечь не след! Мальчишку выпори, а потом сейчас же и приласкай! В одной руке розга, а в другой — лепёшка! Вот как воспитывают, которые если понимающие!» Старушка так и скрылась с унылым ворчаньем.
Между тем Мишенька подъехал к маленькому домику Обносковых, передал лошадь подвернувшемуся работнику и вошёл на крыльцо.
«Сейчас я увижу Настасью Егоровну», — подумал он и ему сразу стало веселее как будто.
К Обносковым Мишенька ездит довольно часто: они — ближайшие соседи; их маленькое именьице всего в трёх верстах от Безотрадного. Все семейство состоит из матери Ксении Дмитриевны и дочери Настеньки. Впрочем, где-то, кажется, в Москве, служит в какому-то банке сын Ксении Дмитриевны, но Мишенька ни разу ещё не видел его. К дочери же, Настеньке, он относился вот как: ему было приятно глядеть на неё и слушать её, как приятно пить чистую воду и дышать свежим воздухом.