Через минуту он был уже за околицей.
Ночь была тихая и ясная. Бледная луна осторожно пробиралась между серебряных туч; в небе ясно горели звезды. Белые поля тоже сверкали звёздами, и казалось, звезды небесные таинственно переговаривались с земными о том, что должно произойти в эту ночь, а тучи благоговейно слушали и светились. И всё радовалось и светилось, и только Фалалейка как тёмное пятно, без шума, скользил на лыжах, пробираясь к озёрам.
Фалалейка уже бежал по закованным в лёд озёрам. Серебряные кусты осыпали его инеем, как белым цветом. Месяц с недоумением глядел на его тщедушную фигурку, пробирающуюся между густых зарослей, где любит прятаться дикий зверь и птица, к которым, очевидно, он всё-таки не хотел причислять Фалалейку. Между тем Фалалейка остановился; его глаза загорелись торжеством. Впереди он услыхал внезапно сердитое ворчанье и громыханье железной цепи.
Фалалейка осклабился.
— Эге, да в моем капкане сидит волк!
Он снял ружьё, осмотрел курок и двинулся вперёд. Вскоре кусты перед Фалалейкой расступились, образовав небольшую полянку, и Фалалейка увидал волка. Сердце капканщика встрепенулось, как птица. Фалалейка даже шапку набекрень заломил. Волк сидел на снегу, изрытом его сильными лапами, дрожал всем телом и сверкал зелёными глазами. Его задняя нога была перехвачена капканом выше колена. Волк увидел капканщика и метнулся в сторону, но капкан был прикован цепью к толстому стволу ольхи, и волк понял, что ему не уйти. Впрочем, он всё же повторил свою попытку, весь ощетинившись от дикого желания воли. Но попытка снова вышла неудачной. Железные челюсти капкана были, очевидно, жадны. И тогда волк перестал биться и беспомощно прижался к стволу ольхи. Его худые, с ясно обозначенными рёбрами, бока задрожали, зубы застучали от ужаса, и Фалалейка прочёл в глазах волка совсем человеческое моление о пощаде. Это взбесило капканщика; он сделал несколько шагов вперёд, приподнял ружьё и спустил курок. Волк упал, но тотчас же поднялся на ноги и взвыл жалобно и дико. Казалось, он хотел сказать, что грешно бить того, кто не защищается, и только просит пощады. Но Фалалейка пришёл в ярость и полез было за ножом. Это, однако, оказалось лишним. Волк ткнулся в снег окровавленной мордой, приподнялся снова, но снова упал. Потом он захрапел, заскрёб ногами снег и застыл. Его глаза потухли. Фaлaлейкa, ещё бледный и взволнованный, взвалил волка на салазки, вытер на лбу пот и стал высчитывать, сколько выйдет из волка хлеба, соли, водки и пороха. И вдруг Фалалейка услышал где-то жалобное тявканье. Фалалейка прислушался и просиял. Да, это скулит лисица. Она сидит в капкане на Лебяжьем озере, глядит на луну и скулит. Это ясно. Фалалейка поправил на себе кушак. Лисица — это прекрасная прибавка к волку. Фалалейка давно не охотился так успешно. Положим, на Лебяжьем озере ставит капканы не он, а его сосед, но о таких пустяках даже не стоит и разговаривать. Разве лисица не может перегрызть защемлённую ногу и убежать? Это случается очень часто, и Фалалейка будет дурак, если не положит её пушистую шубку в свои салазки.
Капканщик оставил волка и пошёл к Лебяжьему озеру. Он оглядел там все кусты, обнюхал все капканы, но лисицы не нашёл.
«Лукавый озорует!» — подумал Фалалейка, выругался и отправился к своим салазкам.
Фалалейка вышел из кустов, хотел было раскурить трубку и полез в карман, но внезапно оцепенел в этой позе. То, что увидел он, показалось ему сверхъестественным. В нескольких шагах от Фалалейки по льду озера шёл человек и вёз его салазки и его, Фалалейкина, волка. Сначала капканщик не мог произнести от изумления ни одного слова и стоял неподвижно, хлопая, как сова, глазами. Так прошло несколько минут. Месяц осветил вёзшего салазки человека, и Фалалейка узнал в нем татарина Махметку, такого же дырявого капканщика из соседней деревушки, как и он. Махметка, согнувшись, вёз салазки и точно плыл на лыжах. Фалалейка вышел из оцепенения и бросился к татарину. Он схватил его за руку и изменившимся от злобы голосом закричал: