— Не трожь, это моё!
— Нет. — Татарин мотнул головою и хотел продолжать путь.
— Моё! — повторил Фалалейка, хватая Махметку за обе руки и пытаясь вырвать у него верёвки от салазок.
— Нет, — покачал головою татарин, — это наше.
Фалалейка пришёл в бешенство.
— Врёшь, это моё! — Он завизжал, как баба, и схватил Махметку за лыковый кушак. Он засопел, зарычал и пытался повалить Махметку на землю. Но татарин был вдвое сильнее Фалалейки, и вскоре Фалалейка очутился на снегу под Махметкой.
И тогда татарин встал и снова взялся за салазки. Но Фалалейка и не думал так легко уступать добычу. Он поправил штаны и снова бросился на Махметку с прежнею яростью.
— Не трожь, бритая башка, это моё! — крикнул он.
— Нет, это наше, — покачал головою татарин, — у меня дети кушать хотят!
Фалалейка озверел. Он знал, что в санях лежит не волк, а хлеб, соль, водка и порох, всё то, что он привык ценить очень дорого.
— Так ты эдак? — завизжал он и уцепил татарина за кушак; но снова очутился внизу под Махметкой.
— Так ты эдак? — Фалалейка выхватил из кармана нож, быстро раскрыл его и ударил татарина в живот.
Махметка изумлённо раскрыл глаза, позеленел, как-то растеряно улыбнулся и свалился с Фалалейки. Он застонал:
— Убили, — теперь кончаться будым!
Фалалейка долго ничего не понимал и смотрел на Махметку, присев тут же рядом с ним на снег. Между тем Махметка зашевелился.
— Слушь, — сказал он, видимо, с трудом, — кончаться будым, отнеси детям хлиэба. — Он приподнялся и сел. Его лицо было белее снега. Он покачал головой.
— Давно детям хлиэба нет; очень кушать хочет, — говорил он, прерывисто дыша. — Лисица капкан не бежит, волк не глядит, заяц и не нюхал. Тетерев летает — пороху нет. Кончаться будым, хлиэба детям принеси, добрий человек. — Махметка чмокнул губами и вздохнул.
— Э-их, скверно дело, кушать хочитце, хлиэба нет! — Махметка снова растерянно улыбнулся. Сквозь его полушубок просачивалась кровь. Он застонал.
— Нутро режет, добрий человек, огнём палит, буравом вертит, помырать надо. Эхе-хе-хе!
Фалалейка долго без движения, как истукан, смотрел на татарина и будто ничего не понимал. А потом в его голове зашевелились мысли лениво и медленно, как оттаивавшие снега. И тогда он, наконец, понял все: он, Фалалейка, убил человека. Человека убил! Фалалейка весь всколыхнулся под этой мыслью будто под ударом кнута и затем снова застыл в прежней позе. Вместе с тем в его сердце, где-то в самом тёмном углу его, будто проснулось давно позабытое, поруганное и попранное чувство; проснулось и поползло вон, медленно, робко, как бы стыдясь самого себя и постепенно вырастая. Фалалейке стало внезапно тяжко, и он мучительно затосковал. О чем он тосковал, он и сам хорошенько не знал, но он тосковал, хотя его тоска и была неопределённой. Он тосковал о горькой долюшке, о нужде, о святых угодниках, о которых он слышал в церкви, о скитах, где спасаются божии люди, о ломоте в простуженных ногах; сидел и тосковал, припоминая всю свою жизнь. Что это была за жизнь? Его детство прошло без радостей, а молодость — в звериной охоте. Он всю жизнь бил зверя и сам озверел душою. Озверел и пырнул человека ножом, за что? За семь целковых? А разве ему легко это? На нем тоже есть крест, как и на других; он тоже крещён святою водою.
Фалалейка понял всё это и вдруг заплакал тяжело и горько. А потом, выплакавшись, он сказал тому, с пропоротым животом:
— Слушай; давай, я посажу тебя в салазки и отвезу к детям. К утру довезу; волка продадим и хлеба купим! Тебе и детям!
Фалалейка боялся взглянуть на татарина, ибо теперь ему было бы больно увидеть его лицо; он услышал:
— Сажай мина, добрий человек, в салазки и купим, добрий человек, хлиэба!
Фалалейка помог татарину сесть в салазки, запрягся в них и повёз Махметку и волка; но скоро ноша показалась ему слишком лёгкой, и он оглянулся посмотреть, не выпал ли Махметка из салазок.
Он оглянулся и остолбенел. В салазках сидел старец с серебряной до пояса бородою и в монашеском одеянии. Фалалейка узнал в нем того святого, глядевшего на него с укоризной в его избе.
— Не бойся; разве тебе стыдно, что ты пожалел меня? — сказал старец.
Старец улыбнулся. А Фалалейка затрепетал всем телом и проснулся.