Наконец Суздальцев заговорил.
— Есть люди, — начал он, — работники, и есть люди хищники. Работники трудятся, стремятся к достижению намеченных целей, мечтают о будущности всех окружающих их, о будущности всего человечества; хищники думают только об удовлетворении своего аппетита. Работники изощряют ум, обливаются потом, гнут спину; хищники падают как ястреба и берут добычу слёту. Работники ненавидят хищников, хищники презирают рабочих! Так?
Суздальский передохнул, всё более и более бледнея.
— Вы, господин Тирольский, — хищник, я — работник! — вскрикнул он вдруг. — Я вырвал женщину из когтей хищников и пытался сделать её такой же работницей, как и я, но вы упали как ястреб, и вырвали мою долю. Вы отняли моё приобретение, и я схватился за нож! Да за нож! Ибо у рабочих с хищниками никакого мира заключено быть не может. Ведь тут же борьба на жизнь и смерть между двумя противоположными силами слагающими жизнь. Или они — хозяева жизни, или мы! Вот в чем тут вопрос!
Суздальцева передёрнуло. Его губы искривились.
— Господин Тирольский, — повысил он голос, — согласны ли вы стреляться со мною здесь, не выходя из кабинета, насмерть?
Тирольский вздрогнул. Он хотел что-то сказать и только растерянно улыбнулся.
Суздальцев повторил вопрос и стиснул рукою нагайку. Доктор подошёл к нему.
— Милый Игнатий Николаич, что с вами? — сказал он бледный, силясь овладеть собою. — Образумьтесь, голубчик; нельзя ли уладить как-нибудь иначе?
— Дорогой доктор, простите, но я делаю вас невольным секундантом. Нам надо стреляться, необходимо кому-нибудь умереть, — проговорил Суздальцев.
Его голос дрожал и прыгал.
— Господин Тирольский, — бешено крикнул он, — будете ли вы со мною стреляться, иначе я изобью вас нагайкой!
Тирольский несколько овладел собою.
— Послушайте, Игнатий Николаич, нам надо объясниться… — прошептал он, пожимая плечами.
— Господин Тирольский! — крикнул Суздальский и замахнулся нагайкой.
Тирольский съёжился и прошептал:
— В таком случае я согласен…
Его забила лихорадка. Он посмотрел на окно. Если бы оно не было так далеко, он мог бы выскочить в сад.
— Условия следующие, — проговорил Суздальцев, — стрелять по жребию на расстоянии комнаты, причём стреляющий имеет право сделать три шага.
— Это будет в упор, — заметил доктор, — это уж слишком…
— Милый доктор, — Суздальцев тронул плечо A6paменки, — неужели вы хотите, чтобы я совершил убийство?
В глазах доктора внезапно сверкнула ненависть.
Кивнув на Тирольского, он проговорил:
— Паныч, избейте его нагайкой, и делу конец!
Тирольский рванулся было с места, сверкнув на доктора глазами, но опомнился, побледнел и проговорил:
— Оскорбляете перед поединком? Какая низость!
Суздальцев молчал. Доктор покачал головою и вздохнул.
Игнатий Николаич снял со стены два совершенно одинаковых револьвера и подал их доктору; затем он вынул из кошелька медную монету; Абраменко взял её и положил на свою широкую ладонь. Внезапно у него снова явилась на Тирольского злоба. «Таких трутней бить надо!» — подумал он и спросил, сверкая глазами:
— Господин Тирольский, орёл или плата?
Он подкидывал монету на ладони и злобно смотрел на Тирольского. Щеки Тирольского задрожали.
— Плата, — прошептал он.
В кабинете стало тихо. Доктор подбросил монету. Она со звоном упала на пол. Доктор нагнулся к ней и крикнул:
— Орёл! Игнатий Николаич, вам стрелять первому!
Он подал противникам по револьверу. Суздальцев стал в нескольких шагах от Тирольского с револьвером в руках. Тирольский с ужасом смотрел на противника.
— Послушайте, — внезапно прошептал он, умоляюще поднимая глаза, — я уеду сейчас же, я буду просить у вас извинения, вы никогда не услышите о моем имени…
Он не договорил. Суздальцев сделал первый шаг и прищурил глаз. Он бледнел всё больше и больше, но рука его не дрожала.