— Нет, это правда — да и зачем тебе знать? Хочешь сквитаться с ним?
Джон слегка пожал плечами.
— Я Роберту это говорила.
Джон подошел к окну и выглянул наружу. Когда он приподнял занавеску, мне в глаза брызнуло яркое солнце.
— Роберта я беру на себя, Джон, — сказала я. — Я уже кое-что предприняла.
Джон отвернулся от окна; он явно не слыхал меня, слишком глубоко погрузился в свое горестное раздумье.
Я откинула стеганое одеяло и спустила ноги с кровати.
— Будь добр, дай мне щетку — попробую привести себя в божеский вид.
Он не двинулся с места.
— Ты отвратительно выглядишь, — сказал он.
— Да, день был тяжелый.
— Слушай, — сказал он. — Зачем это он?
— Что — «зачем»?
— Зачем он на ней женился? Ты знаешь?
Он не понимал. Для него это было непостижимо, как попытка разжевать зубами камень. Он не понимал, что есть люди, которые дерзают пробовать.
— Зачем ему это понадобилось? Чтобы доказать нам что-то?
— Доказать себе, я думаю, — сказала я.
— Какая-то бессмыслица.
— Он не мог допустить, чтобы его дети были незаконнорожденными, даже если их мать — негритянка.
— Здесь у нас незаконнорожденных пруд пруди.
— Он знал, что они здесь не останутся. Уже тогда знал, что отправит их отсюда.
— Проклятье, — сказал Джон. — Из ума он выжил, что ли.
Я покачала головой.
— Мне кажется, я его понимаю.
— Значит, ты такая же ненормальная, как и он.
— Джон, — сказала я. — В тебе все так запутано и сложно — ты забываешь, что другие люди устроены просто.
— Ни фига себе «просто»… Ну а этот, сынок его? Что я ему сделал? За каким чертом ему понадобилось сюда лезть.
— Это трудно объяснить.
— О чем хоть вы тут толковали, скажи на милость?
— О его жене, ну и вообще.
— Светская беседа за чашкой чая. Тьфу ты!..
— По-моему, он не вполне сознавал, что делает.
— Зато я вполне сознаю, что он наделал, — сказал Джон. — Мне постарались это разъяснить. В этом штате моя песенка спета. В мусорщики и то не изберут, ни единого дела не доверят вести даже бесплатно.
— Куда же ты подашься?
— Домой. На время.
И у меня чуть было не вырвалось: «Твой дом здесь». Но я этого не сказала: я не заблуждалась. Это была бы неправда. Он — Толливер, и его дом в округе Сомерсет, среди родных по крови.
— Ясно, — сказала я.
— Послушай. Может, тебе взять детей и уехать на какое-то время?
Я покачала головой.
Он быстро присел на край кровати.
— Ну хорошо, не хочешь сама, так по крайней мере отправь девочек, — сказал он. — И сейчас же.
— Куда?
Он вытащил из кармана бумажку.
— Вот. Школа в Новом Орлеане. Рэй Уэстбери — я для него кое-что делал, он бывал у нас раза два, ты его знаешь, — у него там дочь.
Я взяла бумажку и бережно подсунула под настольную лампу. На всякий случай придавила сверху пепельницей. В бумажке было что-то утешительное — все же связующая нить…
— Я с ним сегодня говорил, рассказал, что происходит. — Воспоминание об этом, по-видимому, разбередило его, он помолчал, собираясь с мыслями. — Он все устроил… Обеих девочек уже ждут.
— Ты их отвезешь?
Он покачал головой.
— Оливер может отвезти.
Я смахивала пушинки с мягкой, бархатистой поверхности одеяла, прикидывала, соображала.
— Второпях запихнуть в машину, спровадить наспех…
— Им там будет безопасней, — сказал он. — Я ведь о них думаю.
— Да, я знаю. — Он их любил, он старался сделать все, что можно. Я взглянула на бумажку с адресом. — Я их отправлю туда, только не сейчас. Немного погодя.
Он резким, нетерпеливым движением встал на ноги.
— Нельзя допустить, чтобы их выжили отсюда, Джон.
— Так ты отказываешься?
— Да. Мы остаемся.
— О Боже, — сказал он.
— Что, будут беспорядки?
— Откуда я знаю? Я тебе просто высказал свое мнение.
— Уехать, так еще, чего доброго, дом спалят, — сказала я.
— Хоть бы ему сто лет назад сгореть дотла, по крайней мере мои глаза бы его не видели.
— Да, понимаю. Но я все-таки останусь.
— А, черт, — сказал он. И пошел к двери.
— Ты еще вернешься? — спросила я.
— Нет.
Я так и думала.
Он ушел, и все слова, не сказанные нами, остались висеть в воздухе, жужжа мне в уши. Вот и все, подумала я. Вот и все. Я его когда-то любила, а теперь, наверно, нет, потому что смотрю, как он уходит, и мне не очень жаль.
Когда пришли дети, я спросила:
— Вы папу видели?
Они покачали головой. Он не потрудился спуститься на выгон, хотя, должно быть, заметил, как они там упражняются в верховой езде на своих лошадках. Кажется, они не слишком огорчились. Он так мало бывал дома, они уже отвыкли по нему скучать.