С кем он там перезванивался, мне неизвестно. Я и не подозревала, что ему знакомо столько людей. Он был обычно так сдержан и немногословен, никогда не говорил со мной о себе, о своих делах. Что до меня, я свыклась с этой его особенностью и ничего не имела против — в конце концов, на Юге многие мужчины так ведут себя с женщинами. Это вполне мило, в общем-то. И все равно я не могла не испытать невольного потрясения, когда оказалось, что мой добродушный, медлительный дед — кто-то совсем другой. Этой его стороны я никогда не видела, у него еще не было повода обнаружить ее передо мной. Я понятия не имела о степени и размахе его влияния. Я совершенно не представляла себе, что он может.
Знаю только, что он звонил очень многим. Я подошла к телефону только один раз уже на другое утро. Случайно проходила мимо, когда раздался звонок, и взяла трубку: говорили от губернатора штата.
И все утряслось. На вторую неделю я вернулась назад. Дед поехал вместе со мной.
— А как же другие? — спросила я. — Их тоже примут обратно?
— Им, внучка, придется самим постоять за себя.
— Но это же я все затеяла. Я не могу без них возвращаться.
— Не петушись, девочка, — сказал он. — Мир не переделаешь. Это такие дебри, что сам черт ногу сломит. Тебя приняли, и успокойся.
От возмущения я всю долгую дорогу просидела надутая как сыч.
Когда мы приехали, дед отрывисто сказал:
— Пойдем-ка зайдем в гости к ректору.
Я не поверила.
— Ты шутишь.
— Его брат оказывал мне кой-какие услуги по адвокатской части.
— Но не в таком же виде, — сказала я. — Мне надо переодеться.
Он усмехнулся, не слишком приязненно.
— Ежели б ты по дороге удостоила меня хоть словечком, возможно, я принял бы это во внимание… А впрочем, так оно и лучше: пусть видят грешницу в спортивных носочках.
Не знаю, как я осталась жива, к тому же после ректора мы побывали еще и у декана. И здесь, и там нас ждали, и жены присутствовали тоже. Обстановочка как на официальном приеме. Дед немедленно исполнился старомодной учтивости и чопорности. Меня в разговоре называл не иначе, как мисс Абигейл. Сама изысканность — ни дать ни взять, плантатор со страниц романа.
Когда мы ушли, он сказал, чтобы я везла его в гостиницу. Всю дорогу посмеивался себе в усы — не уверена, что он пришел в хорошее расположение духа, но определенно был чем-то страшно доволен.
Мне он сказал всего четыре слова:
— Задержись у стоянки такси.
Вылез и пошел переговорить о чем-то с двумя таксистами, поджидающими пассажиров. Один из них сел в машину и уехал, а дед вернулся на место.
— Поехал взять запасную покрышку и подзаправиться горючим, — сказал он. — Повезет меня обратно.
— В такую даль? — сказала я. — Это же дорого.
Он посмотрел на меня пристальным, долгим взглядом, потом хмыкнул.
— М-да, знала бы ты, во что мне обошлось вернуть тебя в колледж… Во всяком случае, если уж я на таком деле не разорился, то, думается, могу себе позволить взять такси. Человек я старый, и меня тянет домой. В первом часу ночи доеду.
— По Маргарет соскучился, — сказала я.
Я никогда не видела его синие яркие глаза такими холодными. Лицо его застыло, сделалось жестким и почти серым.
— Прости, пожалуйста, — торопливо сказала я. — Я неудачно пошутила.
— Ты ребенок, — проговорил он. — И, как твоя мать, мало что смыслишь. — Он вышел из машины, словно ему нестерпимо было высидеть рядом со мной хоть минуту, и окинул улицу праздным взглядом.
Я тоже вышла и обежала вокруг машины, потому что я не могла допустить, чтобы он вот так стоял и думал — я знала, о чем он думает. Но за те несколько мгновений, пока я добежала, он уже встретил знакомого. Он пожимал руку коренастому молодому человеку с невообразимо короткой стрижкой. Ежик черных волос был точно синяк, покрывающий его череп.
— Джон Толливер, — небрежно сказал дед, от его недавней подчеркнутой церемонности не осталось и следа. — А это моя внучка.
У молодого человека были неожиданно синие, поразительной синевы глаза и длинные черные ресницы.
— Чем тут занимаетесь? — спросил дед.
— Учусь на юридическом, сэр.
Дед покивал головой, как будто именно это ожидал услышать. Он повернулся ко мне.
— Знавал его батюшку, да и деда, если уж на то пошло, а всяческой родни — без счета.
— Да, сэр, это верно, — сказал Джон Толливер.
— Отец там у них окружным судьей. — Это было сказано, словно «там у них» находится на краю света. — А их самих в округе такая прорва, что его называют Государством Толливер. — Дед махнул рукой в мою сторону, и я внезапно заметила, какая это морщинистая, узловатая и старческая рука. — Пусть моя внучечка расскажет вам, как ее выгоняли из колледжа.