Маргарет начала петь, собирая завтрак. Этого еще никогда не случалось, она всегда молчала, как умеет молчать только черная женщина. А теперь она пела, голосом легким и высоким, мелодичным и нежным.
— «Что тут холодное в темноте жмется все ближе и ближе ко мне…»
Я никогда не слыхала этой песни. Я вникала в смысл ее слов, и мороз пробегал у меня по коже. Это подкрадывалась смерть, подкрадывалась и убивала.
— «Ноги мне вытянет, челюсть сведет, кость изломает и убьет…»
Маргарет пела, как поют псалмы, монотонно и горестно.
— «Дай мне, смерть, еще год, еще только год».
Она молила не за себя. Она оплакивала Уилла Хауленда, скорбя о том, что ему не был дан еще год жизни. Еще хотя бы год.
Мы с Джоном оставили ее за этим погребальным стенанием и вернулись в город. Когда мы выходили за дверь, зазвонил телефон. Мы подождали. Маргарет не подходила, как будто не слышала звонка. Мы тоже не стали брать трубку. Это было бы все равно что прервать панихиду.
Все двери в доме были открыты настежь, несмотря на холодную погоду, и ее пение провожало нас до самой машины. Я не поручусь, но, кажется, Джон плакал.
Похороны в наших краях во многом похожи на свадьбы. Только чуть короче и не такие шумные. Лишь это и дает силы их вынести. Но рано или поздно им тоже наступает конец, люди разъезжаются, пустеют комнаты, и остается лишь тяжесть в груди да скверный вкус во рту.
Через несколько дней после похорон я посадила девочек в машину и поехала к Маргарет — спросить, что она собирается делать дальше. Я чувствовала себя ужасно. Меня едва не вырвало по дороге. А тут еще девочкам, как нарочно, приспичило без конца петь одно и то же: «И мы встретимся, встретимся, встретимся вновь на прекра-а-сном том берегу…»
Передняя дверь оказалась заперта. Я пошла к черному крыльцу. Там тоже было заперто. Я постучала, подождала. Со скотного двора медленно приплелся Оливер: увидел мою машину. Он протянул мне ключ.
— Это от задней двери. От передней не нашли.
Я поглядела: обыкновенный ключ от английского замка, которым запирали на ночь кухонную дверь.
— А где Маргарет?
— Уехала.
— Куда?
— В Новую церковь.
Девочки гонялись по двору за большим серым котом.
— К родным? Я не знала, что ей там есть у кого поселиться… и что ей может прийти в голову вернуться туда.
Оливер терпеливо объяснил:
— У нее там свой дом. Лет уже пять или шесть.
— Вот оно что. А я не знала.
— Мистер Уильям подарил.
— Я и этого не знала, Оливер, — сказала я. — Что поделаешь.
Черные губы тронула едва заметная улыбка.
— Понятно, откуда вам знать.
— Ты мне скажи, где это. Я к ней съезжу.
Он сказал:
— Она сама к вам придет.
И пошел прочь, а я с маленьким ключом в руке осталась на пустом крыльце. Шагнула было к двери, но передумала. Разревусь, и больше ничего, а при детях это не годится. Я позвала девочек, и мы поехали домой.
Через несколько дней огласили завещание: в нем не было ни слова о Маргарет.
— Джон, этого так нельзя оставить, — сказала я. — Это несправедливо.
Его лицо еще хранило зеленоватый оттенок, и у него был больной вид.
— Милая, не будь дурочкой, — сказал он. — Неужели так трудно сообразить?
— Маргарет должна на что-то жить.
— Храни нас, Боже, от благожелателей и кретинов.
— По-моему, не обязательно говорить гадости.
— Ты забыла про машину — ту, на которой Маргарет уехала?
— Не будь мелочен, Джон.
— Это ее собственная машина. Записана на ее имя.
— Ах вот что, — сказала я.
— Это одно. — Он сделал глубокий вдох. — Знаю, что ты мне на это скажешь, потому что твой образ мыслей для меня не тайна, — и все-таки порядочный человек не назовет среди главных своих наследников негритянку. Тем более если прижил с ней детей. Он не позволит себе поставить в неловкое положение своих белых родичей из-за отпрысков, зачатых под ракитовым кустом.
— Я не знала, что это тебе известно.
Он вспылил.
— Подумай раз в жизни, черт побери. Пошевели мозгами, вместо того чтобы сидеть и источать добрые чувства и женское обаяние.
— Но я действительно не знала.
— Слушай, милая, я тоже ничего не знаю, но могу сказать только одно. Он позаботился о Маргарет. Не год и не два назад, а гораздо раньше. Он оставил ей на жизнь более чем достаточно, и детям тоже. Через опекунский совет, пока они учились, или еще как-нибудь, но оставил.
— Он ничего не говорил.
— Это нетрудно устроить, при желании. — Скупая, быстрая усмешка краем рта. — К тому же на дарственную налог куда меньше, чем на наследство. Это его должно было позабавить.