Перед тем, как мы переехали, у нас родился сын, и его назвали Джоном. Джон Хауленд Толливер. Темноволосый уродец, здоровенький и страшно жизнерадостный. Джон прислал мне брильянтовую брошь от дорогого ювелира. «Изумительной жене», — прочла я на карточке.
Я была счастлива: наконец-то сын! Казалось, больше нечего желать. Впереди — лишь вереница радостных дней, ведущая прямиком в столицу штата, к аляповатому зданию с кроваво-красными кирпичными стенами и приземистыми белыми колоннами — резиденции губернатора.
Я не сказала Джону — не хотела зря беспокоить, — что получила от Маргарет известие о смерти Нины. И потом, когда оказалось, что это известие ложно, тоже ничего не сказала. Я не отдавала себе отчета в том, что происходит. Что дети Маргарет наконец уже взрослые и начинают становиться силой, по-своему влияющей на ход событий.
Как-то днем — мы еще жили в городе — я вынесла Джонни погулять во двор. Он сучил смешными тоненькими ручками и ножками и блаженно булькал что-то, глядя на солнечных зайчиков. Я накручивала себе на палец его густые черные волосики и строила ему умильные рожи — как вдруг по каменным плитам у меня за спиной застучали каблучки. Я увидела высокую, очень высокую рыжую женщину, хорошо одетую — по понятиям северян. В ней было что-то знакомое — чрезвычайно знакомое, — но я ее видела впервые. Я сунула мальчику погремушку и пошла ей навстречу, соображая, кто бы это мог быть. Она остановилась и стала ждать, пока я подойду, — она явно рассчитывала, что я ее узнаю.
— Простите, — сказала я. — Чем могу…
И узнала ее в тот самый миг, как она негромко сказала:
— Я — Нина.
Девочка, с которой мы вместе играли, бегали по лугам, гоняли телят, жевали ростки одуванчика и рвали к ужину салат, забирались в чащобу, где ночевали олени, нюхали змеиный мускусный запах, — эта девочка вернулась женщиной. Она стояла, широко улыбаясь; она была очень красива. Что-то греческое во внешности. Я брякнула первое, что пришло мне в голову:
— Твоя мать говорила, что ты умерла.
Ее лицо стало пустым, мгновенно, сразу, как опрокинутый стакан.
— Я знаю.
— Кто мог ей такое сказать? Сколько же надо иметь низости… Да ты заходи. Я только возьму ребенка.
Нина покачала головой.
— Мы тут проездом из Новой церкви и сейчас же двинемся дальше. Муж никогда не бывал на Юге, и мы решили, что ему стоит съездить посмотреть.
Я виновато сказала:
— Маргарет даже не заикнулась о том, что ты вышла замуж. Честное слово.
— Я ей послала свадебную фотографию — несколько месяцев назад, когда мы поженились. — Она хотела что-то прибавить, но спохватилась, пожала плечами, и слова остались несказанными.
— Когда я была в Новой церкви — ездила показать малыша, — у нее как будто все было в порядке.
— Ах, вы виделись? — вежливо осведомилась Нина. — А вот мы не успели подъехать к дому, как дверь заперли и закрыли ставни.
Мальчик что-то прощебетал в своей коляске и помахал кулачком солнечному лучу. В чем же все-таки дело?
— Не представляю себе, отчего бы это, — честно призналась я.
— Пойдем к машине, я тебя познакомлю с мужем, — сказала Нина.
По дорожке, аккуратно выложенной каменными плитами, мы прошли через двор, мимо густых гортензий с поникшими тяжелыми шапками голубых цветов. Обогнули дом, пересекли лужайку. Нинин муж увидел нас, открыл дверцу и вышел из машины нам навстречу.
И тогда я поняла, что случилось. Поняла, почему Маргарет сказала, что Нина умерла.
Муж Нины был негр. Высокий, удивительно красивый, но очень темнокожий и несомненно негр.
Теперь все стало ясно — совершенно ясно. Я машинально протянула ему руку, не расслышав даже, как его зовут.
Нина сказала с едким смешком:
— Наверно, у матери было такое же лицо, когда она получила нашу свадебную фотографию.
— Ты думаешь? — Я попыталась скрыть, что меня раздражают жесткие нотки в ее голосе. — Я действительно ошеломлена. Откуда мне было знать? Говорили, будто ты умерла, и вдруг оказывается, что ты не только жива, но еще и замужем.
— И вы считаете, что ей бы уж лучше умереть, чем быть замужем за таким, как я, — подхватил он.
Я смотрела на красивое черное лицо и думала: он мне неприятен, мне бы нужно его пожалеть, а он мне просто неприятен.
— Что ж, это ваши слова, — ровно ответила я. — Не мои.
Они сели в машину. Нина наклонилась к окну:
— Скажи матери, что мы виделись.
— Нет, — отрезала я. — Нет, не скажу.