По дороге в контору Джона я размышляла: а что, если бы умер он? И понимала, что он для меня не все. Есть дети, дом, есть земля, которой уже полтораста лет владеет мой род; есть круг обязанностей, будничных и привычных, но спасительных в час невзгоды.
Наверно, я тосковала бы о нем, но не умерла. В этом и заключалась разница. Мы с Ниной не такие, как Маргарет. Нам далеко до нее.
Спустя немного — месяца через два — позвонил Роберт. Я собиралась ложиться спать, Джон был снова в отъезде. Открылась сессия сената, и он уехал в столицу. Я сильно простудилась и готовила себе горячее питье, как вдруг зазвонил телефон.
— Спокейн вызывает миссис Толливер.
Я машинально сказала «да», соображая, кто у меня есть из знакомых в Спокейне. Голоса я не узнала — да и как бы могла узнать?
— Говорит Роберт Хауленд. — Первую секунду это не вызвало никаких ассоциаций. Мое тяжелое, сопящее молчание, по-видимому, стало его раздражать. — Сын Маргарет.
— Господи боже мой, — сказала я. Здесь у нас он всегда был Роберт Кармайкл.
— Ты меня слышишь? — У него был четкий выговор жителя Среднего Запада. Слова доносились раздельно и ясно, как речь диктора по радио.
— Слышу, конечно. Это я просто от неожиданности. Сколько лет прошло, и вдруг вы оба объявились.
— Кто же еще?
— Нина.
— Что ей было нужно?
— А ты разве не знаешь? Разве вы с ней не видитесь?
— Я даже не знаю, где она живет. — Я не поверила, даже после того, как он прибавил: — Я не в восторге от ее мужа.
— Маргарет тоже была не в восторге.
— Мне бы хотелось спросить кое-что про нее. Можно — или лучше позвонить по другому номеру?
— Зачем?
Он опять заговорил с раздражением:
— Твой телефон не подслушивают?
— Кому может понадобиться подслушивать мои разговоры?
— Твой муж занимается политикой. То и дело встречаешь в прессе его имя. Поэтому все может быть.
Я чихнула, тупо заныла голова.
— Оставь ради бога, Роберт. Про Маргарет и ее детей знает каждый встречный и поперечный. Что тут скрывать?
Он на секунду запнулся и не сказал того, что хотел. Потом отрывисто спросил:
— Что с ней стряслось? Я слышал, она умерла.
— Кто тебе сказал?
— Не помню.
— Значит, Нина, — убежденно сказала я, и он не стал спорить. — Я так и думала, что вы с ней поддерживаете связь. Независимо от того, в восторге ли ты от ее мужа.
— Хорошо, ответь на мой вопрос, — сказал он.
— Она утопилась тридцатого января.
— В прошлом году?
— Да.
— Где?
— В ручье за домом — так говорят, во всяком случае. Я сама не была, не видела.
— Еще бы, тебе нельзя.
— Я могу бывать, где мне вздумается, не говори глупостей.
Вмешался голос телефонистки.
— Ваши три минуты истекли. Будьте добры опустить…
— Ладно, — оборвал ее Роберт. — Сейчас, у меня есть с собой мелочь. — Вдалеке приглушенно звякнуло, он опустил в автомат монетку.
Стало быть, звонит не из дому, не со службы и даже не из гостиницы, если он в чужом городе. Хочет, чтобы никто не знал.
Молчание вновь прервал он:
— Она не оставила записку?
— Записку, где сказано, кто виноват? Нет, — сказала я. — Это тебе придется вычислить самому.
— Для меня оставила что-нибудь?
— Ты, очевидно, имеешь в виду деньги… — Конечно, он имел в виду другое, мне просто хотелось его уязвить. — Дом и землю она оставила своей двоюродной сестре — той, что с ней жила. И ей же примерно четвертую часть денег, какие достались от деда. Остальные три четверти — мне.
— По завещанию?
Отчего это дети Маргарет так умеют вывести меня из терпения?
— А как же еще она могла их оставить?
— Обо мне там ничего не сказано? — Он помедлил, превозмогая нежелание связывать себя воедино с другими. — О нас?
— Нет. Разумеется, не сказано.
— Я думал, а вдруг…
— Неужели ты ее так плохо помнишь? Когда вы все отсюда уезжали, вы исчезали навсегда. У нее больше не было детей.
— Нет, это я как раз помню, — медленно проговорил он. — Хотя и много воды утекло с тех пор.
— Она сделала это ради вашего блага. — Фраза получилась банальной, но так оно и было.