Дочка Шаманки прижалась щекой к его груди. Ее руки все так же висели вдоль тела. Ладонь Воина легла на ее спину между лопатками, едва дотрагиваясь. Каждый из них вел себя так, будто другой был соткан из тумана и мог растаять, если вложить в ласку чуть больше настойчивости. Они о чем-то говорили почти шепотом. Темир не слышал слов. Он и подсматривать-то не хотел, но стоял как завороженный, даже ноги чуть дрожали от внезапно накатившей слабости. Ему точно открылись человеческие отношения, неведомые прежде. Другая грань чувств: что-то неземное, высокое и светлое. Кроме того, Темир боялся быть замеченным при отступлении, не желая смутить их и смутиться до предела.
– Это в последний раз, обещай, – сказала Дочка Шаманки так громко, что Темир вздрогнул, вырванный ее словами из марева, в которое его погрузили эти двое.
– Потребуй лучше мою жизнь, только не проси держаться от тебя подальше, – ответил Воин. – Я и так прилежно исполнял это. Ты сама сегодня нарушила свой запрет.
– Я знаю. – В ее голосе теперь было вполне земное, обычное человеческое отчаяние.
– Тогда обещай, что это в последний раз, – с привычной усмешкой повторил ее слова Воин. – К тому же нас тут трое, ты разве не чувствуешь?
«Что значит не чувствуешь? Они могли меня увидеть, услышать, но… почувствовать?» – недоумевал Темир, ощущая, как холодеет кожа головы, приподнимая каждый волосок.
– Почувствовала сразу же, но не могла отойти от тебя ни на шаг!
Она толкнула Воина в грудь и бросилась прочь, по пути хватая Темира за руку и увлекая за собой. Они остановились у входа в аил, но Дочка Шаманки задыхалась так, словно бежала очень долго. Темир открыл рот, но она не позволила ничего сказать.
– Ни слова! Ни одного вопроса! Никогда, – заявила она повелительно. – И никакой жалости. Мы в ней не нуждаемся.
Темир почувствовал ее власть над ним, над каждым человеком в этом племени. Он не мог не подчиниться. Он хотел подчиняться ей.
– Ни слова, обещаю тебе, – с готовностью ответил Темир. – Мы ведь друзья? Вот я и буду вести себя как друг.
– Друзья, – улыбнулась Дочка Шаманки. – Иди спать. Скоро заря загорится, настанет пора продолжать путь.
Это была вторая зима, которую Темир проводил на Укоке, и он молил весну не приходить в этом году вовсе. Он с готовностью терпел и холод, и ветер, и лишения, ведь его окружали люди, которые были его семьей больше, чем родня по крови.
Темир поселился в зимнике Шаманки, и ни его, ни женщин не смущало такое соседство. Шаманка неспешно, частями, наносила на его правое плечо огромный рисунок, который спускался на грудь и на лопатку. Сказочное существо, отдаленно напоминающее коня, мчалось во весь опор. Острые копыта стройных передних ног устремлялись в неизведанные дали. Грудь украшали полосы и спирали. А каждый завиток взметающейся на бегу густой гривы оканчивался крохотной головкой грифона с внимательным глазом.
Даже с Воином Темир подружился. Они вместе охотились или осматривали территорию. Темир не брезговал и обязанностями пастуха. Воин, словно старший брат, учил его всему, что умел сам. Он также объяснял тонкости и хитрости рукопашного боя, в котором был очень хорош. Они часто уезжали подальше от людских глаз, чтобы тренироваться. Темир начинал понимать суть борьбы и холодного расчета, о котором говорил Воин. Несколько раз ему даже удалось повергнуть наставника наземь. Но, чем бы они ни занимались, Воин был молчалив и холоден и общался с Темиром только по делу. Иногда Темир исподтишка разглядывал его, стремясь различить хоть какие-то признаки горькой доли. Но тот держался неизменно строго.
Зато Темир много беседовал с Дочкой Шаманки. Умная и вдумчивая, она иногда высказывала мысли, которые оказались выше понимания Темира, но он любил ее слушать и старался впитать как можно больше мудрости. Они ни словом не обмолвились о том, что случилось на празднике, да и не было нужды. Темир происходил из одного с ней народа, поэтому прекрасно знал, что иногда появляются люди, с рождения принадлежащие не себе, не семье, а целому миру. Вот и Дочка Шаманки не принадлежала себе, поэтому и отдать себя мужчине не имела права. Хозяин ее настолько велик и грозен, что не стоило и пытаться ее у него отнять.
Когда Дочка Шаманки занималась домашней работой, она закатывала выше локтя длинные рукава рубахи, и Темир мог читать изображения, покрывавшие обе ее руки. Благодаря объяснениям отца он хорошо разбирался в каждом символе, в каждом завитке своеобразного письма пазырыкцев, и поначалу смысл рисунков напугал его.