Глава 20 ИХ ПОДВИГА НЕ ЗАБУДЕТ РОССИЯ
Портартурцы стекались к Сводному госпиталю, но туда никого не пропускали, народ толпился у ограды.
Солдат, моряков и рабочих оттесняли полицейские и крепостные жандармы. Рослый и по-картинному представительный полицмейстер задерживал офицеров.
— Странно, — обиженно возражали ему молодые поручики и лейтенанты, стремившиеся попасть за ограду.
— И вовсе не странно. Дело полиции охранять не только живых, но и мертвых. Во всем должен быть благоустроенный порядок, — снисходительно разъяснял полицмейстер, обращаясь к толпе. И тут же свирепо и повелительно замахал руками. — Не загораживать проходы!.. А ну, осади! Сидоров, отодвинь-ка вот этого! — орал он в полный свой голос хриплым баритоном.
— Гляди, сколько в Порт-Артуре фараонов с селедками, — сказал один из портовых рабочих Лифанову, останавливаясь, чтобы дать пройти обгонявшему их наряду городовых с несколькими околоточными.
— На белом свете только хорошего мало, а дряни везде сколько хошь, — отозвался Лифанов. — Что приключилось тут?
Шагавший рядом с полковником Агапеевым адъютант адмирала Семенов говорил возбужденно:
— Но разве бы другой адмирал кинулся на выручку «Стерегущего», гибель которого была очевидна? Что побудило его поступить так? Лишь призрачная надежда спасти остатки экипажа от смерти или плена. За таким адмиралом матросы пойдут в огонь и воду, потому что он сам идет с ними туда же.
— Простите, господин офицер, — обратился к Семенову Лифанов. — По вашему разговору выходит, что наш «Стерегущий» навовсе пропал?
— Пропал, братец, пропал, — ответил Семенов, проходя мимо.
— Ну вот и узнали новости, — горестно прошептал Лифанов. — Раз нету с нами сейчас «Стерегущего» — значит, не стало на свете одного знаменитого человека…
— Какого это?
— Лемешко Марка Григорьевича. Не знаешь ты его. В девятьсот первом году бастовали мы с ним на нашем заводе. В мае акурат дело было…
— Стойкий был человек, образованный… а самое главное — к правде рабочей крепко приверженный. Без страха за нашу правду стоял.
— Земляк, значит, твой?
— Да. С Балтики.
Лифанов собирался еще что-то сказать, но со стороны госпитальных ворот яростным грохотом понеслись крики: «Ура, ура, Макаров!»
Лифанов с товарищем подошли к воротам госпиталя в тот момент, когда в калитке показался командующий эскадрой. Десятки рук подхватили его с восторженными криками и, высоко подняв, бережно понесли к паперти Отрядной церкви, у которой стояла адмиральская коляска.
Там Макарова без фуражки, утерянной, пока его несли, осторожно поставили на самую верхнюю ступеньку. Сделав это, люди не расходились, а только немного раздались, словно для того, чтобы адмирал стал виден всем и сам мог видеть всех находившихся на площади.
Смятые было народом рослые жандармы пришли в себя. Выбиваясь из сил, они стремились навести подобие порядка и подальше оттеснить людей, пробивавшихся ближе к адмиралу.
Особо ретиво старался молодой, черноусый, высокого роста и, видимо, непомерной физической силы. Подходя то к одному, то к другому, он как бы легонько брал его под руку, и люди сейчас же безвольно и с оторопью передвигались в ту сторону, куда направлял их жандарм.
Приглядываясь к ретивому черноусому, пожилой штабс-капитан в погонах тринадцатого восточно-сибирского стрелкового полка не выдержал и укоризненно заметил:
— Экой ты, братец, право, непонятливый! Может, вот здесь люди хотят единственного разумного в России адмирала послушать, а ты из всех сил стараешься помешать им. Вон как фигуряешь! Нехорошо у тебя получается.
— Необразованность тут одна, ваше благородие, — словоохотливо возразил жандарм, сохраняя на лице озабоченное выражение. — Это же все обуховская мастерня прет, а ей, известное дело, завсегда поперек властей идти надо.
Но, несмотря на усилия жандармов, народ не расходился.
Толпа колыхалась, бурлила.
По площади распространялось от человека к человеку известие о гибели «Стерегущего» со всем экипажем. Там и тут вскипали огневые возгласы: «Отомстим за „Стерегущего“! Смерть японцам!»
Над площадью стоял сплошной гул, в котором слова возмущения и гнева перемежались с приветственными выкриками в честь Макарова.
Глядя на людей, ожидавших от него мудрых и смелых действий, адмирал понимал, что решение, пришедшее к нему утром на мостике «Новика», — решение единственно правильное.
— Сражаться, сражаться! — повторял он вполголоса. Конечно, выход эскадры на бой с хорошо подготовленным и оснащенным врагом — дело нелегкое. Но разве на палубах, в кочегарках и кубриках «Новика», «Пересвета», «Баяна», «Севастополя», «Петропавловска» мало людей, которые легко и охотно творят самые трудные дела?.. Разве не знал он русских матросов?.. Разве в течение сорока лет своих мирных и боевых плаваний не сроднился с ними, не полюбил навек, не научился гордиться ими в чужих и русских землях и водах?..
От всех этих мыслей в Макарове крепла решимость завтра же стать на мостик «Петропавловска», чтобы идти на нем впереди эскадры.
К госпиталю подошли корабельные подмастера и рабочие с Тигрового Хвоста. Остановились у фонаря, осмотрелись по сторонам.
— Кажись, Алексей Поликарпович?.. Он и есть! — услышал радостный оклик Лифанов.
Высокий, широкоплечий рабочий с размаху протянул ему правую руку, и когда он подал свою, дружески прихлопнул ее левой.
— На «Тигровке» как? Спокойно? Насчет «Стерегущего» слыхал?
— Затем и пришли сюда, чтобы узнать полностью. Видишь, сколько нас!.. У каждого на «Стерегущем» свои дружки были. Да и миноносец свой: собирали, а потом ремонтировали.
— Здесь тоже не у всех толку добьешься. Разве у самого адмирала?.. Айда к нему, поспрошаем!..
— У кого? У адмирала? Больно ты прыткий!
— Небось, — торопливо проговорил Лифанов. — Адмирал адмиралу рознь. Этот наших кровей!
Макаров, стоявший на возвышении под электрическим фонарем, был хорошо виден рабочим. В строгой морской форме, сосредоточенный и сурово-серьезный, он стоял, слегка подавшись вперед, словно всматриваясь в будущее России, которая доверила ему защиту своих рубежей.
— И в самом деле, братцы, чего нам робеть? — пылко воскликнул один из монтеров. — Нешто Анастасов, Тонкий и Бабкин такие люди, что про них стыдно спросить у адмирала? Да я у самого царя спрошу, где они.
— Правильно! — поддержал его товарищ.
— Разошелся! У царя спрошу! — раздался голос в толпе. — Поди, поди, сунься к нему! Царь, он в Зимнем дворце, а ты в России в конце. До Зимнего в восемьсот двадцать пятом году князей да дворян не допустили. Прямо с Дворцовой площади в Сибирь сволокли… А тебя, рабочего человека, ныне чай пить к царю позовут?.. Не мастеровой, а младенчик!
— Пошли, пошли, братцы, — заторопил Лифанов. — Риску мало. Один умный человек давно сказал про мастеровых, что терять им нечего, кроме цепей да нужды.
— Верно! — поддержали монтеры-монтажники. — Нажимай, Алексей. Делай тропку.
Толпа расступалась неохотно. Все хотели быть ближе к Макарову, и задние напирали на передних.
Энергично действуя плечами и локтями, Лифанов и «тигровцы» все же добрались, наконец, до церковной паперти.
— Ваше превосходительство! — срывающимся голосом закричал Лифанов. — Правду говорят, «Стерегущий» погиб?
Обернувшись на крик, адмирал утвердительно кивнул. Стоящие вокруг засыпали его тревожными вопросами: