Смид повернулся к нам и щелкнул колпачком маркера.
– Травма часто связана с наследственным грехом, – сказал он. – В первую очередь мы должны понять, откуда исходит грех, как он просочился от отца к сыну, от матери к дочери.
Я узнал отрывок из книги «Исход», стих 20: 5, который часто цитировали в нашей церкви.
Я Господь, Бог твой, Бог-ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня.
Блондин выдал каждому из нас по пучку перетянутых резинкой цветных карандашей. Ветераны группы сразу же соскользнули со стульев вниз, чтобы начать знакомую им ежедневную работу. Я последовал их примеру. Мои колени привыкли к твердому полу: мне приходилось часами стоять коленопреклоненным перед алтарем в нашей церкви и просить Господа изменить меня. Я посещал церковь три раза в неделю на протяжении восемнадцати лет, вместе с отцом и другими внимал призывам с алтаря, слушал и старался верить в буквальное толкование Библии.
– Навязчивое поведение родителей служит плохим примером для детей, – продолжал Смид. – В этом часто и кроется ответ, корень греха.
Цветные закодированные генограммы должны были показать, с какого момента наша судьба свернула на ложный путь. Пройди по пути генеалогического древа в обратную сторону, и получишь если не ответ, то указание, поймешь причину своей извращенной сексуальности, выявишь дегенеративную ветвь, отвечающую за грех.
Я подвинул свой листок ближе к Д. С. проследила за мной взглядом, но я притворился, что не заметил.
Д. ткнул мне в ребра красным карандашом, оставив небольшой след на белой рубашке. Мой взгляд упал на его длинную руку, на кисть с фиолетовыми прожилками. Рука чертила на бумаге волнистую красную стрелу насилия, тянущуюся от отца к матери.
– Держу пари, вот корень моего греха, – сказал он.
Д. произнес это так монотонно, безэмоционально, что сложно было понять, шутит он или просто пользуется жаргоном ЛД. Мне вдруг стало интересно: был ли он таким ехидным до того, как попал сюда? И понравился бы он мне больше, если бы мы встретились в другом месте?
– Держу пари, я стал геем из-за домашнего насилия. Или, может, во всем виноваты Н, которые употреблял отец, или АБ, который сделала мать до моего рождения.
Меня поразило, что он так много знает о своей семье. Мои родители отличались скрытностью, и если они упоминали прошлое, виной тому служили случайный всплеск эмоций или очередное нравоучение.
– Не знаю, с чего начать, – сказал я, глазея на пустой лист.
С подобной проблемой я сталкивался каждый раз, когда садился писать. Со временем становилось легче. Я расслаблялся и заходил в собственное сознание через черный ход, садился, скрестив ноги, и изучал символы на бумаге.
– Начни с худшего, – улыбнулся Д., – только если худшее – не ты сам.
Трудно было рисовать генеалогическое древо, опираясь на воспоминания из раннего детства. Жизнь моего отца с того момента, как он почувствовал в себе призвание к служению, заполнила все пробелы нашей семейной истории. Его значимость для города и сообщества перевешивала все, что мы знали о себе. Я был Его Сыном, а мама – Его Женой.
Окружающие и прежде считали отца благочестивым человеком, но в пятьдесят лет он ступил на новый путь; спотыкаясь в проходе, дрожа и плача, он опустился на колени вместе со всей общиной и услышал, как священник объявил, что Господь призвал отца служить Ему.
«Я был потерян, пока не нашел свое призвание», – повторял отец на своих еженедельных проповедях по всему Арканзасу.
Он так часто говорил эти слова, что мы с мамой в конце концов поверили ему и хлопали вместе со всеми.
«Я был ничем, но Господь исцелил меня! Моя жизнь вновь обрела смысл».
Меньше чем через неделю, в середине лечения, мы с мамой должны были уехать к отцу. Его собирались рукополагать как баптистского священника. Нам предстояло подняться на ярко освещенную сцену под взорами двух сотен людей. Поездка была одобрена руководством ЛД и считалась важной частью моего развития и хорошей возможностью проверить мою преданность правому делу. В церкви нам с мамой полагалось держаться за руки, улыбаться и разражаться рыданиями в нужные моменты. Со всех концов Арканзаса туда ринутся члены Американской баптистской миссионерской ассоциации, чтобы открыто поговорить с человеком, который, как считали многие, может стать новым Петром или Павлом и чьи нравственные ориентиры достойны подражания; с тем, кто свято верит в непогрешимость Библии и кто сможет решить сложные проблемы, уже терзавшие церковь, такие как развод, внебрачное сожительство и, конечно же, гомосексуальность.