Честно признаться, я искренне волновался о том, что скажу, когда наступит Апокалипсис. Я чувствовал, что глубоко во мне живет зло, в том самом месте, где прятались фантазии о мужчинах постарше: одни работали в папином салоне, кого-то я встречал в церкви. Их внешность не имела значения. Плотно зажатые между страхом и стыдом, их тела и лица скручивались в тревожную массу, угрожающую взбунтоваться и разоблачить меня.
Сосредоточившись на насилии и даже получая удовольствие от воображения всяческих мук, я действительно сблизился с Хлоей. Так мне было легче преодолевать искушения и концентрироваться на правильном, воображать себя будущим мужем доброй и красивой жены-христианки. На протяжении нескольких лет любовь к Христу и мученичеству объединяла нас.
Я погрузился в это состояние во время просмотра «Страстей Христовых». Я пришел сюда высмеять то, над чем не смеялся бы ни один христианин. Мне хотелось убежать, спрятать лицо в расселине скалы, как сделал Моисей, когда перед ним предстал Господь. Когда светодиодные лампы кинотеатра засветились ярче, я отвернулся от седых дьяконов, стоявших на коленях перед экраном, но сначала осторожно осмотрелся.
На улице было холодно. Слабый ветерок сопровождал нас, пока мы шли к «Форду Эксплореру», который мне подарил отец перед поступлением в колледж. Парковка была усеяна редкими машинами, наверняка принадлежавшими тем, кто стоял сейчас в кинотеатре на коленях. Было странно смотреть на эти машины и мою, одиноко ждущую в другом конце парковки, видеть здания и фабрики, благодаря которым мы оказались сейчас здесь, в этой точке мироздания, два тысячелетия спустя после того, что творилось на экране. Туман покрывалом опускался на город, разделяя нас со звездами. «Какой во всем этом смысл, – думал я, – если ничто не долговечно?»
– Ты далеко? – обратился ко мне Чарльз.
Они с Доминик ждали у машины, а я прошел мимо, направляясь неизвестно куда.
Несколько мгновений спустя мы сидели в «Макдоналдсе», единственном хорошо освещенном здании в округе. Я не помнил, как мы туда добрались. С того момента, как мы вышли из кинотеатра, я думал о чем-то своем. Странно, что мы не попали в аварию. В таком состоянии нельзя было садиться за руль – еще одна глупость, которую я совершил в тот вечер.
– Ты как будто привидение увидел, – сказала Доминик, макнув жирную картошку фри в бумажный стаканчик, который она до краев наполнила кетчупом.
Часы над ее головой показывали почти полночь, но мы не спешили. Завтра была суббота, и мы все не могли найти себе места.
– В голове не укладывается, – произнес я, разворачивая бигмак.
С бургерами вечно что-то не так. Я попытался засунуть вторую котлету под булку, но бургер начал разваливаться. Я поскорее откусил кусок.
– Это же кино, – ответила Доминик. – Выдумки все.
Чарльз фыркнул с трубочкой во рту:
– Я видел вещи и пострашней.
– Может, в реальности все было гораздо страшнее, чем в фильме, – сказал я, чувствуя, как кусок бургера медленно скользит по пищеводу. Я откусил слишком много. – Мы бы с ума сошли, если бы увидели настоящее распятие.
– Все возможно, – сказал Чарльз, вставая. – С ума можно сойти от чего угодно.
Доминик хлопнула по столу.
– Например, если увидела, как застрелили соседа.
– А ты такое видела? – спросил я.
Гамбургер застрял в пищеводе. Меня немного подташнивало.
– Нет, – ответила Доминик, – но не сомневаюсь, что увижу, когда вернусь домой. Рано или поздно, но увижу.
– У нас в районе такое постоянно случается, – сказал Чарльз и отправился к стойке наполнить бумажные стаканчики кетчупом. Кетчупа вечно не хватало. Стаканчики как будто специально задумали такими, чтобы посетители каждые пять минут возвращались к стойке за кетчупом. Оттого приправы на нашем столе казались драгоценными камнями, выложенными в ряд, – горстками рубинов, загадочно мерцающими под флуоресцентными лампами.
«Как здесь все фальшиво», – неожиданно подумал я.
Я представил, что приезжаю к Чарльзу и Доминик и вижу, как кто-то стреляет в прохожего; кровь брызжет на белую футболку. Станет ли все менее фальшивым, если я за-гляну в самое сердце насилия?