Прежде чем в комнате вновь повисла тишина, мама сказала:
– Давай прогуляемся. Забудем про правила. Поедим чего-нибудь вкусного.
ЛД требовала соблюдений строгих правил касаемо «безопасной зоны». В организации висела карта, где были обозначены немногочисленные районы без торговых центров, ресторанов, кинотеатров, нецерковных книжных магазинов и секс-шопов. По сути, ходить дозволялось только в те малочисленные заведения города, в названиях которых присутствовало слово «Христос». Наш отель находился точно по центру этой карты, вдалеке от греховных влияний. Идея покинуть его даже ненадолго представлялась чрезвычайно заманчивой. Вот бы что-нибудь кроме несвежего пирожка из KFC, холодного соуса и кучи обглоданных костей в картонной коробке. Вот бы что-нибудь кроме полупустых автостоянок и однотипных одноэтажных торговых центров. Я захлопнул справочник, скрипнув пластиковым корешком; представил, как скрипел ремень деда, пока отец в углу комнаты закрывал лицо рукой.
– А он пытался защищаться? – спросил я. – Он хоть раз сбегал из дому?
Мама прошла мимо меня к двери, провела кончиком цепи по желобку и с глухим хрустом открыла замок.
– Такие вещи я у него не спрашиваю.
На улице было жарко и влажно, но слабый ветерок бодрил, пока мы шли к машине. После целого дня, проведенного в ЛД под искусственным освещением, предвкушение изысканного ужина в хорошем ресторане было сродни предвкушению манны небесной в пустыне. Когда мы выезжали, я боялся, что нас перехватят служащие ЛД и раскинут руки перед нашей машиной, но на парковке было пусто, и мы спокойно выехали на трассу. Мамино лицо вскоре сделалось добродушным – каким бывало, когда мы вместе ездили по магазинам. Чем дальше мы отъезжали от гостиницы, тем больше освобождались от пут настоящего, ускользали в иное будущее, еще несколько минут назад казавшееся невозможным.
Нет, мама не потеряла надежду излечить меня с помощью терапии. В течение всего следующего часа она раз шесть поинтересовалась, считаю ли я, что смогу исцелиться. Мы просто решили ненадолго забыть о проблемах.
– А мы куда? – спросил я, разглядывая в окно грязные шумозащитные экраны по бокам трассы.
Мама включила поворотник.
– Это сюрприз.
Когда мы выехали с шоссе и развернулись, то увидели зеркальный фасад отеля «Адамз Марк» – невероятных размеров бриллиант, сверкающий в центре города. Мама тогда сказала то же, что и всегда при виде него: «Мы с твоим папой раньше отмечали здесь каждый Новый год. Внутри было так красиво! В те времена все казалось красивым».
А после мы проехали мимо – к другому месту, создать новые воспоминания.
Я часто думал о том, как родители жили до моего рождения и какой предсказуемой казалась их жизнь. Папа в школе был квотербеком, мама – чирлидершей. В городе все их поддерживали. В канун каждого Нового года – единственную ночь, когда родители могли позволить себе выпить, – они поднимали бокалы шампанского. Тост за следующий год, и еще один, и еще, до тех пор пока в одну из таких ночей мама, должно быть, не произнесла тост без бокала, стоя перед друзьями на верхнем этаже «Адамз Марк»; тост за малыша, который так никогда и не увидел этот свет. А потом родился я, и на меня они возложили все свои надежды. Нетрудно представить, как сильно меня любили, как легко верили в милость Божью в момент моего быстрого рождения. И как сильно они разочаровались, узнав, что я получился не таким, как они надеялись: пятно на их безупречном союзе.
Как раз в то утро я прочел на обложке справочника свидетельство Смида, в котором говорилось, что однажды мы можем пойти по пути, которому следовали многие из наших родителей. В своей статье «Путешествие из гомосексуальности» Смид писал, что встретил свою вторую жену Вайлин, когда работал в саду. «Как романтично!» – писал он. Я представил ее в широкополой соломенной шляпе, длинном сарафане ниже колен и в сандалиях на босу ногу с ярким педикюром. Она наверняка заметила ямочки на щеках Смида, когда он нагнулся над очередным сорняком или отломанной веткой и улыбнулся смешливой улыбкой, которой очаровал множество мужчин, жаждущих стать экс-геями, а вода из распылителей тем временем шипела и брызгала, рисуя в воздухе радугу. «Она знает, что меня по-прежнему привлекают мужчины, но еще знает, что я действительно люблю ее, выбираю ее любовь каждый день, остаюсь верным нашему браку и не жалею об этом».
Как и мой отец, Смид умел не только мастерски обращать в свою веру, но и оправдывать любое охватывавшее его настроение. В статье он опустил бо́льшую часть своей прошлой жизни и никогда не упоминал о ней на групповых занятиях. Трудно было представить, что он вообще был женат, о стольких мужчинах он вспоминал. Пока не прочел его «Путешествие», я не представлял, каким долгим был его путь. «У меня появилась губительная привычка мастурбировать, и это повлияло на мой брак», – писал Смид. Как и мой отец, который обесценивал все, что происходило с ним до призвания Господом, и считал свою прошлую жизнь подготовительным этапом к великому пути, Смид все неудачи первого брака сваливал на греховные привычки. Преодолев грех, Смид поверил, что его избрали высшие силы, чтобы помочь другим геям избавиться от зависимости и обрести счастливый брак. Он был уверен, что ему это удастся, потому что знал, какие семейные обстоятельства способствуют формированию в ребенке гомосексуальных наклонностей. История моего отца была схожей. Работа с преступниками – или головорезами, как он их называл, – побудила его организовать тюремные служения в нашем арканзасском городке. Почему хорошие люди становятся преступниками? Потому что их детство было таким же жестоким, как и у него: их бил отец-алкоголик.