Лишь страх стыда и следующий за ним страх перед адом удерживали нас от самоубийства.
Смид замолчал и принялся внимательно всматриваться в наши лица, ожидая, когда на них проступит осознание важности первого шага. Через несколько долгих секунд он резко хлопнул в ладоши и отпустил нас на перерыв. Я встал, потянулся и вышел через стеклянную раздвижную дверь на террасу. Казалось, я могу идти и идти, не останавливаясь, часы, дни, недели. Остальные тоже разбрелись кто куда, скребя ботинками бетон.
Я хотел пообщаться с Д. – он производил довольно приятное впечатление. Он явно не старожил и наверняка помнил свой первый день. Но Д. не встал с места, а я отошел в дальний угол террасы. Сквозь стеклянную дверь я видел С.: она одергивала юбку и застенчиво мне улыбалась. Т. все еще сидел в полукруге, безотрывно глядя вниз, на кусок бетона рядом с моей ногой, где рыжие птички склевывали крошки, рассыпанные кем-то из группы. Он держал руки перед собой так, будто в его ладонях лежали зернышки, которые он собирался раскидать от двери до своего стула.
– А теперь, – произнес Смид и отошел к белой доске, которая висела на противоположной стене, – может кто-нибудь сказать мне, что такое генограмма? – Он хлопнул в ладоши. – Ну, кто-нибудь знает?
Он взял черный маркер с серебристой подставки под доской.
С. расправила плечи и подняла руку; другой рукой она все еще одергивала юбку, натягивая ее на красные бугорки коленей. Мне предстояло выучить важные правила под номерами два, четыре и шесть из раздела «Нормы поведения в группе»: «2) Не сутулиться на стуле, не раскачиваться на задних ножках, не сидеть со скрещенными руками, не закатывать глаза и не изображать отвращение на лице; 4) поднимать руку, прежде чем говорить; 6) клиенты должны сидеть так, чтобы никому не подставить случайно подножку». С. наверняка провела здесь достаточно времени, чтобы укротить бо́льшую часть своих ложных образов.
– Да? – спросил Смид.
– Генограмма – это семейное древо, – сказала С. – Она позволяет составить модель семейной истории. Что-то вроде иллюстрированной генеалогии.
«Или списка персонажей», – подумал я, вспоминая время, которые провел в общежитии, вырисовывая в записной книжке генеалогическое древо семьи из «Грозового перевала». Рядом с каждым персонажем я писал его характеристику вроде «злая Кэти». Интересно, мне вернут блокнот?
– Хороший ответ, – сказал Смид и заглавными буквами размашисто написал вверху доски: «Фамильное древо – генеалогия». – Потом повернулся к нам. – Может, кто-нибудь хочет что-то добавить?
Я заерзал на складном стуле. В таких случаях меня всегда одолевала нервозность и хотелось положить конец напряженному молчанию, которое повисало в классе вслед за вопросом, даже если я не знал правильного ответа. Мне просто необходимо было произвести впечатление на одногруппников; хотелось блеснуть знаниями, показать, что я умный, что оказался здесь случайно и скоро покину это место. Я тут ненадолго и в любой момент могу уйти.
– Хорошая догадка, С., – продолжал Смид.
Он взял из рук блондина пачку постеров и протянул ее Т. Тот взял один и передал дальше.
– Генограмма показывает наследственные модели и греховное поведение наших семей. Она относится не столько к генеалогии, сколько к истории, предшествовавшей нашему нынешнему греховному поведению.
Смид снова отошел к доске и с энтузиазмом открыл маркер. Сперва написал А., что означало «алкоголизм», потом Р., что означало «распущенность». Он заполнил всю доску огромными черными буквами, кодами для наших генограмм. Г – «гомосексуальность»; Н – «наркотики»; $ обозначало «азартные игры»; П – «психическую болезнь»; АБ – «аборт»; Б – «бандитизм»; ПО – «порнографию». Я старался не обращать внимания на то, что пункты в списке разнородные – а это нарушение основного стилистического правила, которое я усвоил еще в школе на уроках английского языка. «Наставник не обязан знать все», – напомнил я себе. Д. взял постер и протянул мне оставшуюся пачку. Я почувствовал, как дрожала его рука, пока он передавал мне бумагу. Свой плакат я положил рядом на бежевый берберский ковер.