– А ты уверен, что не найдешь в своем сердце иного решения своих проблем? – спросил я. – Что, если ты ошибаешься?
– О господи, – вздохнул Калеб. – Симпатичные парни всегда сумасшедшие.
– Я просто интересуюсь.
– Мое сердце не существует отдельно от меня. – Он сделал еще одну затяжку. – Я – это просто я. Весь целиком. Понятно?
Я любовался им, всем целиком. Склонившись над столом, он походил на знак вопроса на фоне оранжевого солнца.
– Зачем Господь даровал мне способность чувствовать, если он не хочет, чтобы я чувствовал? Он что, садист?
– Мне пора, – сказал я, поднимаясь.
Слова Калеба гудели у меня в ушах. Я изо всех сил хотел верить ему, но боялся того, что может случиться, если все-таки поверю.
– Ну и что. Опоздай.
Несмотря на дерзость, на которую я решился этой ночью, я все еще оставался прилежным студентом. Меня пугала мысль опоздать на семинар, пугало, что профессор спросит остальных, где я. На семинар поэзии ходило всего десять человек, и мое отсутствие не осталось бы незамеченным.
– Побудь со мной, – сказал Калеб. – Тебя там ничему не научат, а стихотворение можешь написать прямо здесь.
Я подумал, что если не уйду прямо сейчас, то не смогу уйти никогда. Дым словно тянулся ко мне скрюченными пальцами, хватал меня за горло.
– Что? – спросил Калеб, выпуская клубок дыма и качая головой при виде того, как я мучаюсь в собственной коже.
Нет, я был не в силах его обратить. Я обречен.
Среда, 16 июня 2004 года
У меня не осталось фотографий с того дня. Ни с одного из тех дней. Целый год моей жизни утерян, незапечатлен. Мы с мамой шутим, что в тот год нас похитили инопланетяне. Год похитителей тел. Но правда заключалась в том, что мы уже тогда понимали: мы не захотим вспоминать о случившемся.
С фотографиями было бы проще все вспомнить. С фотографиями я бы заполнял пробелы в памяти, увидел бы в своей экс-гей-улыбке боль, которую испытывал. Остались только две фотографии – до и после. На первой стоит пухлощекий парнишка в рубашке «Томми Хилфигер» и джинсах, на вторых – истощенный человек-из-подполья в майке с рисунком «Зельды». Даже не представляю, смог бы я узнать парня на фотографиях между до и после.
На восьмой день в ЛД Смид рассказывал нам, как вернуть вытесненные воспоминания.
– Если вам трудно, начните с небольшого отрезка своей жизни. Постарайтесь связать этот отрезок с жизнью вашего отца. Вспомните момент, когда для вас обоих все изменилось. Порой для этого достаточно лишь секунды.
Мы сидели в общей комнате, как обычно, полукругом. В воздухе витал запах горелого кофе и карандашной стружки, слышалось нервное постукивание ластиков по страницам справочников. Вдалеке тикали часы, чего я раньше не замечал.
– Я хочу, чтобы вы сосредоточились, – сказал Смид. – Вспомните этот важный момент.
Я сидел напротив Д., который не смотрел в мою сторону. Такова была тактика, которую мы применяли, не договариваясь: сохранять в ЛД дистанцию, хотя бы на полдня. Наставники проявляли ко мне все большее недоверие. Тем утром Косби, едва я пришел, затащил меня к себе в кабинет и поинтересовался, не хочу ли я что-нибудь ему рассказать. Он указал на стул возле стола, но я остался стоять и помотал головой, стараясь вести себя непринужденно.
– Нет, – сказал я. – Я понимаю, что перемены требуют времени. Бывают дни хорошие, бывают не очень.
– Вы продолжаете молиться?
Косби сощурился, и в уголках его глаз появились морщинки.
– Постоянно, – соврал я.
Честно говоря, после поездки в «Пибоди» с мамой, когда я осознал, какой могла бы быть моя жизнь, я не молился – даже не пытался – уже два дня.
«Жаль, что нельзя остаться здесь на ночь», – сказал я тогда, глядя, как на мамином покрытом автозагаром лице играет тусклый свет свечей, превращая странный рыжеватый оттенок в золотой. Световая алхимия. Мне хотелось остаться в «Пибоди» навсегда.
«Мне тоже жаль», – ответила мама.
– Хорошо, – сказал Косби.
Он проводил меня до двери и слегка коснулся моей спины между лопаток.
– Соблюдай бдительность. Господь открыл мне тайну: я вижу, что внутри тебя зарождается мятеж. Но, боюсь, ты об этом даже не подозреваешь.
Мой взгляд упал на ковер, на черные блестящие ботинки Косби с крепко завязанными в узел шнурками. Никогда не замечал, какие маленькие у него стопы. Их размер неожиданно придал мне уверенности.