— Заткнись! — проревел демон
— Не нравиться слышать правду? — спокойно ответили я, похлопав ресницами над слепыми глазами. Вокруг снова стало жарко, и я порадовалась. Что ничего не вижу. Я была уверенна, что демон сейчас представляет собой не самое приятное зрелище. Может быть, даже принимает свой истинный облик. У дяди Миши была такая папка с рисунками, Сашка любил меня попугать. Вот придет за тобой ночью этот демон, если ты случайно произнесешь его имя вслух. Я боялась, хотя имена у них были плохо произносимыми.
— Любовь — не вспоминать тех, кто умер, а любить тех, кто жив. Любовь — это когда ради того, кого любишь, готов на все. Даже на то, чтобы «пососать в сторонке».
Голос демона прозвучал тихо, как-то отстраненно и очень знакомо. Но я злилась, мне было больно, и я не могла остановиться.
— Угу, шлюхи именно так и описывают свою профессиональную деятельность.
— Ты хорошо знакома со шлюхами?
— Конечно, я же ресторанная певичка. Я им, можно сказать, поставляла клиентуру.
— Братья хорошо заботились о тебе, я смотрю, учитывая в каком обществе ты общалась. Сами в Прагу отправились на медовый месяц, а тебя оставили с этим…Сержиком.
— Оставь моих братьев в покое. Их уже нет. Ты не изменишь к ним мое отношение. Я их любила и люблю! И не надо мне рассказывать, что это ненастоящая любовь.
И тут раздался писк, но тут же смолк. О стену снова что-то ударилось — небольшое, размером с телефон. И этот писк вдруг все поставил на свои места.
— Ты! — вдруг завопила я, и мое спокойствие испарилось. — Ты! Это все ты! Ты виноват в их смерти! Ты! Там погибли люди — целый автобус! А ты мне говорил «проконтролирую заправку»! Это ты их убил! Или будешь отрицать?
— Не буду…
— Не будешь!
Я вскочила на ноги, заметалась, выставив перед собой руки, шаря по сторонам, пытаясь найти хоть что-нибудь, не важно, чтобы ударить, убить его или себя.
— Так это был план? Ты знал? Знал с самого начала? Это вы, демоны, подстроили все, убили тех людей!
— Тех людей убили другие люди.
— Но ты знал! Знал! Ты контролировал тех людей с автоматами!
— Я не знал, что там окажутся твои братья. Иначе бы я не взял тебя с собой!
— Гадкий клещ! Убийца! Червяк! Ты мне еще что-то говорил чувствах! Ты — пустой, гнилой, вонючий трупосос….
Заткнись, стерва…
— Я ненавижу тебя!
Тяжелая ладонь демона обожгла щеку. Удар был сильный, я не устояла и полетела на холодный пол.
Снежное танго
Той весной все и всё вокруг сходило с ума. Сумасшедшая черемуха заставляла остановиться, сорвать ветку и, вдыхая сладкий аромат, томительно вздыхать о чем-то, что пронзительно пело внутри, крутилось в груди, как волчок, мешало спать. Я сидела на скамейке, окруженная этим душистым безобразием, с учебником по физике в руках. Учебник был открыт, а глаза закрыты, кроссовки сняты, голые пятки грелись на солнце. Я ждала Сашку. Он заканчивал одиннадцатый класс, я — шестой. Мы всегда возвращались вместе — ехали на автобусе, потом шли через лес. Сейчас лес распускался и зеленел. Я норовила взять Сашку за руку, прижаться, но он был последнее время отстранен и молчалив. Я связывала это с тем, что по вечерам он часто закрывался с отцом и дядей Мишей в лаборатории.
Но я ошибалась.
Сначала я услышала звонкий заливистый девичий смех, такой же назойливый, как сладкий черёмуховый дух. Потом я услышала знакомый голос.
— Я…обязательно приду, — произнес Сашка, и в тоже время не Сашка.
Его голос звучал хрипло, напряженно и в нем было что-то еще, что-то, что заставило все внутри перевернуться. Я открыла глаза. Он и длинноволосая девчонка в короткой юбке стояли от меня в нескольких метрах. Девчонка так и льнула к нему. Сашка, который в последнее время сильно вымахал и раздался в плечах, возвышался над девчонкой. И всем было понятно, что она мечтает оказаться под ним.
Я пыталась его не отпускать. Я готова была убить его, ее и себя. Сашка довел меня до дома, перебинтовал мне руку и запер в чулане. Неделю мы с ним не разговаривали. Через неделю он подарил мне охотничий нож и стал учить, как с ним управляться.
Черемуха отцвела, наступило лето.
А Сашка исчез. Ушел и не вернулся.
Я решила, что он бросил меня и выкинула тот нож с обрыва. А вскоре дядя Миша получил письмо, где сообщалось, что…
Сашка погиб — убит в пьяной драке… Дядя Миша ездил на опознание, вернулся сам не свой. Сашку хоронили в закрытом гробу.
Та длинноволосая девчонка через месяц вышла замуж.
В конце лета разразилась гроза. Небо вспыхивало и дрожало. Лаборатория отца сгорела.
Я осталась в лесу одна и так и прожила там еще три года.
Я не верила, что Сашку могли убить. Даже побывав на похоронах, я не верила, что он мог меня бросить.
Но он мог.
И отец, и мать.
Дядя Миша.
Ами и Людви.
***
Не боюсь я крокодила,
Бегемота не боюсь,
Если ты меня разлюбишь,
Я, конечно, застрелюсь….
Я узнала голос Роберта и пробормотала:
— Заткнись, крысеныш! Ты — картавящая бездарность! Застрелись уже, пожалуйста!
Я попыталась перевернуться на бок и накрыться подушкой. Тело было каким-то непослушным. Что мы вчера пили? Вокруг плавал ментоловый дым. Роберт, сволочь, опять курит мои сигареты. С трудом подняв руку, я пощелкала пальцами. Роберт, душка, понял и сунул мне в пальцы раскуренную сигарету. Веки, как грозовые тучи, разбухшие и неподъемные, противно ныли и не хотели подниматься.
Я затянулась и медленно открыла глаза. Комната большая и я здесь уже просыпалась. Я все вспомнила.
Роберт в розовом халате, нахохлившийся и помятый сидел рядом на стуле, курил и смотрел на меня со смесью отчаяния и тоски.
— Привет! Как ты?
Я пожала плечами.
— Есть хочешь?
Я отрицательно замотала головой.
— Кофе?
Я кивнула.
Роберт поднялся, распахнул дверь, потянулся и сладко позвал:
— Маечка, птичка, а не принесёте ли вы мне кофе, моя красавица?
В проеме мелькнула Квадрадама, бросила злой взгляд на меня, нежно улыбнулась Роберту, исчезла и появилась снова. И вот передо мной дымился капучино в пузатой чашке на фарфоровом блюдечке. Я сделала глоток и повернулась к Роберту.
Тот заерзал, закашлялся.
— Оль, ты…они. Я знаю, то есть, я сожалею, что так все произошло…
Я пила кофе, теплая горькая жидкость скатывалась вниз, туда, где было и так горько, а ещё пусто. Но постепенно вместе с кофейной горечью внутри разливалась злость, ненависть и мне даже стало легко. Когда тебе нечего терять, наступает свобода. Абсолютная.
— …и все равно, — продолжал, между тем, Роберт-, уже ничего не изменить. Надо жить дальше. Ведь так?
Я пожала плечами.
— И, знаешь, может быть, оно и к лучшему, что так….
Чашка полетела в Роберта. Как опытный герой- любовник, о голову которого ревнивые мужья не раз пытались разбить вазы, он увернулся. Остатки кофе окрасили халат.
— Иуда! За сколько продал душу демону? Дешевка!
Я вскочила. Злость требовала действия. Вчерашний халат съехал на бок. Я кинулась к шкафу, схватила первую, попавшуюся под руку тряпку и хлопнула дверью ванную.
Ненавижу!
— Оля, ты можешь говорить обо мне все, что хочешь! Я, наверное, даже заслуживаю этого, но…Тебе стоит меня выслушать. Ты меня знаешь, я способен на глупость, на трусость, но не на подлость. Помнишь, в прошлом году ту машину на горном повороте, из-за которой мы чуть не слетели с обрыва? Знаешь, кто был за рулем? А тогда ночью после выступления, когда кто-то пырнул тебя ножом? Знаешь, что тогда сказал охранник клуба?
— Иди к черту, тварь продажная!
Я схватила подсвечник, швырнула в дверь.
— Хорошо, хорошо, я ухожу! Захочешь поговорить, найдешь. Но ты же умная девочка, ты же знаешь — случайностей не бывает.