— Я должен был получить официальное разрешение на то, чтобы принести тебя в жертву. Бюрократия, знаешь ли. К тому же, я, как оказалось, не единственный претендент на твои почки.
Я подошла к столу в центре, который был просто усеян корзинами с алыми розами, как могильный холмик. Я скинула корзины на пол и легла, раскинув руки и ноги в стороны. Стол был покрыт мягкой скатертью. Красной, конечно же. Лежать было удобно. Думать, что твоя мать подписала тебе, смертный приговор, больно.
Демон коснулся шеи холодным железом, спустился ниже…
— Ну, демон, давай уже, быстрее.
— Ты согласна?
— Да, я согласна!
— Хорошо. Я тоже! Зажмурь глаза! Не двигайся! Раз, я беру тебя за руку! Два! Три!
Безымянный палец правой руки обхватил тонкий ободок.
— Объявляю вас мужем и женой! — прогнусавил снеговичок и захихикал. — Жених может поцеловать невесту!
— С удовольствием!
Демон подхватил меня, потерявшую дар речи на руки, и мы снова оказались в спальне.
— Пусти, мы так не договаривались! — заорала я, дубася демона кулаками.
Демон отпустил меня, я отшатнулась в сторону, а он захохотал — весело, по-мальчишески как-то.
Я взбесилась, меня обуяла ярость, ненависть, обида и, как ни странно, облегчение. Умирать всегда не очень приятно, даже если ты в теории совсем не против это сделать. Но мне меньше всего хотелось признаваться в этом демону.
— Ты! Не подходи! Не смей меня трогать!
— Малышка, трогать тебя теперь моя обязанность и я готов к ней приступить прямо здесь и сейчас!
Демон сделал плавный шаг, почти поймав меня за руку, но я увернулась и швырнула в него диванной подушкой. Демон ее отбил и захохотал еще громче. Я старалась двигаться вдоль стены, не приближаясь к кровати.
— Ну, Оля, не дури! Я все равно тебя поймаю! Я открою тебе большой секрет! Это! То самое! Можно делать не только на кровати! Или ты забыла, как развлекалась с Крисом? Поэтому можешь держаться от кровати как можно дальше! Будет даже интересней.
— Интересней кому? Тебе? Я имею прекрасное представление о том, что это такое быть зажатой в углу каким-нибудь извращенцем, которого так и распирает осознание собственной могучести и крутости, если он издевается над тем, кто слабее.
— Я не издеваюсь — даже в мыслях не было! Я просто хочу свою жену!
— Зачем, зачем ты это сделал! Я не понимаю…
— Глупенькая моя, хочешь верь, хочешь нет, но я женился из самых лучших побуждений.
— Тебе нравиться надо мной издеваться, да? Ты убил моих братьев! Я не удивлюсь, если ты спал с моей матерью…А теперь эта дурацкая свадьба. Я не хочу и не буду! Оставь меня в покое!
Я ухватилось за кольцо. Тонкий золотой ободок и крупный, багровый, как капля крови, камень прочно держались на пальце.
— Не пытайся! Не снимешь! Мы провели ритуал на крови, так что нравится тебе или нет, я — твой муж и другого у тебя не будет! Хватит бегать, Оля! Игры закончены! Ты — моя жена!
— Нет…Нет! Нет! Никогда я не буду твоей, слышишь, демон чертов! Я лучше буду с Крисом и пусть он меня заморозит, чем с тобой…
— С Крисом. — очень тихо спросил демон, его шрам почернел и будто задымился. Секунда и он рядом, я вжата в угол между окном и стеной. Губы демона ищут мои. Я отворачиваюсь. Там, в тумане, упрямый можжевельник на скале. Губы демона скользят по щеке, касаются уха.
— Ты никогда не будешь с Крисом! Никогда! Понятно? Тебе понятно?
— Я никогда не буду с тобой. — тихо отвечаю я.
— Будешь! Прямо сейчас!
Он срывает красный плащ, разворачивает к себе спиной, хватает за волосы и толкает к кровати, я хватаю рукой тумбочку, пытаясь затормозить его, остановить. Сделать хоть что-то…
Тумбочка наклоняется, стопка изрисованной бумаги слетает на пол. Демон поднимает меня в воздух и с размаху швыряет на постель, а сам точно замирает, глядя на пол. Он наклоняется, поднимает один лист, другой. Молчит. Потом поднимает тот, где я рисовала Сашку голым.
— Малышка, мне нравится направление твоих мыслей. Но теперь ты моя жена, и единственным голым мужчиной в твоей жизни буду я. Привыкай. Жду тебя к ужину! Выбери любое и одень! Я хочу видеть тебя в белом!
Он открыл дверь шкафа, где висели на вешалках и лежали на полках, как снег, ослепительно белые свадебные платья.
— Я тебя видеть не хочу!
— Хочешь, просто ты этого еще не поняла.
Подарок
«В сущности, Добро и Зло придумал человек, руководствуясь собственным эгоизмом. Человек склонен к дуальности. День — ночь, мужское-женское, теплое-холодное. На самом деле, дуальность — фикция. Иллюзия. Игра человеческого разума, разделяющая мир на приятное и неприятное. Отталкиваясь от приятного для себя, человек противопоставляет и выделяет то, что доставляет ему дискомфорт. Таким образом, мир распадается на две части и теряет целостность, а человек проваливается в эту пропасть, которая становится все глубже по мере того, как человек взрослеет. Богатый-бедный, красивый- некрасивый, смелый- трусливый, молодой- старый. Так человек теряет сам себя».
Из книги проф. Девятоского
Я сидела на кровати, скрестив ноги, стряхивая пепел в кофейное блюдце и глядя на альбомный лист, с которого на меня смотрела высокомерная женщина с золотыми кудрями. Моя мать. Она не собиралась меня убивать. Она выдала меня замуж. Я посмотрела на кольцо. «Это не просто камень. Это наша с тобой кровь, ставшая теперь одним целым. Где бы ты не была. Куда бы ты не пошла. Чтобы ты не задумала. Я теперь найду тебя. Всегда и везде, Оля. Живой, поэтому без глупостей. Если тебе придет время умереть, я убью тебя сам», — сказал мне демон, оставляя дверь настежь открытой. — Прогулки по замку не возбраняются. За пределы лучше не выходить, чтобы меня не нервировать».
— Ишь, какой нервный!
Я подпалила портрет матери о сигаретный окурок. Бумага медленно тлела, скукоживалась. Лицо съедал огонь. Бросив его догорать на поднос с остатками ужина, я встала, потянулась. Подошла к окну и взглянула на мольберт, где был пришпилен изрисованный карандашом акварельный лист, под которым стояли открытые нетронутые краски. Все это богатство вместе с едой доставила мне Квадрадама. Смотрела она зло, но учтиво поклонилась, уходя, правда зубы оскалила так, что было страшно поцарапаться, даже находясь на значительном от нее расстоянии.
Скала. Можжевельник. Волна. Брызги разлетаются, как черемуха на ветру. На берегу стоит Сашка. Я прорисовала его обнаженные плечи, он в джинсах, без футболки. Джинсы чуть подвернуты, но морские брызги намочили их до самых колен. Я пытаюсь нарисовать его улыбку. Сашка любил море. Холодное северное море. Я думаю теплое ему бы тоже понравилось. Но улыбка не выходит. Глаза сощурены от яркого солнца, но выражение глаз ускользает. Я беру краски, прохожусь зеленью по волнам, добавляю голубизны. Снова хватаю карандаш, очерчиваю Сашкины скулы. Высокие, как у демона. Беру ластик, стираю. Швыряю карандаш на пол. Закуриваю.
И отправляюсь бродить по замку. Вернее, это был уже не замок, а скорее королевский дворец в стиле Людовика 15. Позолота и бархат, грудастые пастушки на картинах, много укромных закутков с атласными креслами и оттоманками. Я прошла просторную бальную залу с огромным зеркалом в тяжелой раме над камином, где потрескивали дрова. Круглая хрустальная люстра мерцала в полумраке, свечи на ней не горели, а электричество здесь — роскошь, присущая только моей комнате. По широкой лестнице я поднялась наверх и вышла на балкон. Внизу укутанное туманом дремало море.
Я посмотрела на море. Потом на кольцо на пальце, вспомнила, как Квадрадама мне зверски кланялась. И мою голову посетила гениальная мысль. А ведь я здесь хозяйка и могу приказывать. А где вообще мои подданные, фрейлины или крепостные? Слуги одним словом?
— Эй! — Я хлопнула в ладоши.
— Чего ты кричиш…шш, сумашедшшшшая блошшдинка! — прошипело нечто, медленно материализующееся передо мной в воздухе. Сначала я увидела длинный раздвоенный язык, потом два черных, знакомых мне по Cнеговичку глаза, а затем вниз пополз длинный — длинный зеленый хвост.