Убегая вдаль, Любовь резвится,
Превращая поиск себя в вечность.
И сойдутся, вздрагивая грани,
Поглощая, словно крошки, души.
Звон зеркал, разбитых, как в насмешку,
С каждым мигом глуше, глуше, глуше….
Наверное, Людви писал эту песню в очередной депрессии. Песня была в духе «любовь за гранью» и к антуражу вполне подходившая, а мотив напевный и тягучий, вязкий…как туман.
Больше я себе не наливаю.
— Ох, печалька! — сказала Маяй, растрогавшись и похлопав меня по руке. — Наливай.
— Хи-хи, Майя, хозяин тебя вряд ли похвалит.
— Хозяин меня никогда хвалит, но он, в любом случае, будет поздно. А у нас поминки. Давайте еще раз за безвременного погибшего…
— Недолюбишего… — согласился Снеговичок.
— Недопевшего… — продолжила Майя.
— Недопившего….- добавила «снежная проекция моего бессознательного.
— А в моей сумочке был телефон, а на телефоне была фотография моего жениха. Все, что у меня от него осталось! Только вот где теперь моя сумочка? — проговорила я, тяжко вздыхая.
— Сумочка, говоришь. Ох, жарко чего-то в этой униформе. -
Квадрадама тяжко вздохнула, зевнула и почесала короткую шею, потом завела руки за голову и потянула голову вверх. Не совсем голову, получается, скорее кожу или нечто вроде кожи, не знаю. Но лицо поползло вверх, открывая серебристо — туманный рот, силуэт расплывчатых щек и пушистый с белыми завитушками лоб. Снятое «лицо» сморщилось и Майя сунула его в карман рубашки. То же самое Квадрадама проделала с руками, сняла точно перчатки, и туманные силуэты пальцев забарабанили по столу.
— Знаешь, а я знаю, где твоя сумка. Момент!
Квадрадама вынырнула из одежды и растворилась в воздухе. Я хотела глотнуть из кувшина, но вовремя себя остановила.
— А… — хотела я спросить, но не успела.
Квадрадама вернулась назад. Она победно улыбалась, держа в высоко поднятой правой руке болтающийся на длинной цепочке голубой клатч.
— Ой, Майя, Ой! — заохала я, понимая, что передо мой качается не просто клатч, а мой мобильный, моя банковская карта и еще много полезной мелочи.
— Держи! — крикнула Майя. — И Наливай! Я подчинилась. И подчинилась еще раз, а потом мы зашли на третий круг.
И на четвертый. Но я, конечно, держалась. В середине стола, по просьбе Майи я поставила телефон с фото. На фото был Роберт (я не стала разочаровывать Майю, а Роберт симпатишный и представительный). Когда мы пошли на пятый разлив, Майя, обнимая Снеговика, тихонько всхлипывала.
— Олька, спой чего-нибудь…про любовь! Хотя нет, давай споем вместе! Любо-о-о-овь! — затянула Майя басом. — Любо-о-о-о-вь! Где ты-ы-ы!
— Любо-о-о-овь! — подхватила я. — Ччччч!
Квадрадама всхлипнула, откинулась на спинку стула и захрапела. Снеговичок уютно посапывал рядом. Ключ все так же болтался в туманной груди Квадарадамы.
Я встала. Я подошла. Я протянула руку. Майя не шевелилась. Я ухватила ключ.
Майя не шевелилась.
Я потянула ключ вверх. Цепочка звякнула.
Майя вздохнула во сне, покрепче обняла Снеговика и снова застыла.
Я потянула вверх еще. Затем еще чуть-чуть. Раз, два, три. Я не дышала.
Ключ оказался у меня. Я судорожно выдохнула, подхватила сумку, телефон и пошла искать выход.
Выход нашел меня сам. В тот момент, когда я подошла к лестнице, ключ в моей руке потеплел. Я огляделась, но двери не увидела. Я вспомнила, какая неприметная дверь вывела нас на поляну с облаками. Я стала медленно обходить пространство под лестницей. Ключ теплел. Когда он разогрелся до того, что почти обжигал ладонь, я, наконец, приметила очертания двери. Вставив ключ, я открыла замок.
— Грань пропусти, грань, пропусти, — шептала я. Губы, сухие и покусанные от волнения, плохо меня слушались. Сердце колотилось, пока я шла сквозь плотный туман.
Но вот туман рассеялся, и я оказалась на скале. Надо мной рос тот самый упрямый можжевельник. Небо было ярко голубым, а солнце палило, как сумасшедшее. Ключ на ладони расплавился и исчез. Грань захлопнулась, я — на свободе.
А на свободе меня ждал неприятный сюрприз — банковской карты в сумке не было, наличных не было тоже.
И сигарет тоже не было. Демон меня ограбил.
Раш…
Я вспомнила Раша — всего на секунду. Но хорош ведь, действительно хорош, красноглазый тестостерон. Я вспомнила его объятья. Поцелуй я вспоминала несколько дольше.
Потом я позвонила Роберту и написала ребятам, что все в порядке, что я несколько задержалась, но я буду, скоро обязательно буду.
— Детка, где ты? Еду, буду через 10 мин!
И поцелуи с объятьями меня настигли снова. На этот раз в исполнении Роберта. Но теперь я знала, что такое высший пилотаж. Роберт до него не дотягивал.
На секунду мне очень захотелось вернуться. К Рашу. К его «продолжим вечером». Но я не привыкла оглядываться назад.
— Роберт! Роберт, стоп! Стоп, я сказала! Фу! Нельзя!
— Олененок! Я когда услышал, я чуть с ума не сошел!
Роберт покрывал поцелуями лицо, шею, руки, не обращая внимания на мои вялые протесты.
Брат
В машине у Роберта кондиционер не работал. Было жарко. Вид у него был неважный. Лицо припухшее и посиневшее. На губе пластырь. Наконец, он, тяжело вздохнув, выпустил меня из объятий, слегка отодвинулся, но руки мои не отпускал.
— НЕ смотри на меня так, Олененок! Из-за тебя побили, между прочим, ребята Сережика! Ну да ладно, его любовь к тебе так вообще оказалась смертельна!
— Я его не убивала!
— Если не ты, то кто?
— Неважно! Несчастный случай!
Роберт подозрительно посмотрел на меня, но промолчал.
— Послушай, Роберт, мне нужна твоя помощь!
— Знаешь, Оля, когда меня били я думал только об одном!
— Даст Серёжек денег или не даст?
— Я думал, что, если увижу тебя еще раз, то обниму вот так. — Он снова полез обниматься. — И больше никуда не отпущу. Знаешь, я ведь тебя давно уже люблю. Просто понял это не сразу.
— Да…ты всегда притормаживал…Слушай, Роберт, мне сейчас не до любви немножко. Точнее, совсем не до любви. Я правильно понимаю, что полиция не сомневается в моей виновности?
— Сомневается, но сама понимаешь, в данных обстоятельствах ты — главная подозреваемая, но…
— Супер, то есть, кошмарненько. Я еду в Москву. И лучше, если я туда доеду на машине, не хочу светить свой паспорт, покупая билет. У тебя Роберт два варианта — везешь меня сам или меня везет твоя машина. В Москве получишь свою долю, она несколько меньше, сам понимаешь, Сережик приревновал и пожадничал, но все-таки мы в плюсе и год не прошел даром.
— Оля, — Роберт снова меня обнял, его губы слегка касались шеи. Оля, я поеду с тобой. Оля, я думал о нас. Ты, конечно, главная подозреваемая, но есть еще я…и у меня тоже есть мотив…Мы поедем в Москву, если ты так решила, но если нас поймают, я всю вину возьму на себя. Я хочу быть с тобой, столько, сколько получится. А там, будешь ли ты ждать меня, неважно.
— Роберт…
Я была в ауте. Полном и окончательном. Это же Роберт!
Любовь и Роберт? В чем подвох?
Мы ехали уже 4 часа. Роберт обиженно молчал. Интересно, а чего, собственно, он ожидал? Что я кинусь ему на шею со словами любви и благодарности?
Два года назад именно так бы я и поступила. Возможно.
Но сейчас…Мне легче поделиться с ним деньгами.
— Роберт…Я…
— Лучше ничего не говори…
— Не буду. Я думаю, что на ночь нам надо остановиться где-нибудь в небольшой гостинце, поужинать, поговорить.
— Нам есть, о чем говорить?
— Конечно, мы же друзья.
— Только друзья.
— Пока только друзья, — ободряюще проговорила я.
Роберт тут же засиял, как только что помытый баклажан (в смысле его синюшная морда озарилась самой искренней радостью), а я прикусила язык. Хотя… сколько раз он мне давал надежду, а потом кидал. А я его любила. Почти. И я не очень-то верю в его чувства. Это ж Роберт!
— Олененок, ты будешь моим самым любимым другом!