Страдали по Васе только двое: Слоник да я. Слоник ясно почему — как никак Бодяго, хоть и вуайерист, но все ж друг, а вот я… Даже и не знаю, почему я не могла смириться, поверить, успокоиться в конце концов. Но что с меня, глупой бабы, взять?
… Квартиру я покинула, как обычно, полвосьмого. Вышла на улицу, вдохнула полную грудь свежего утреннего воздуха и подивилась погоде. Надо же! 31 октября, а на асфальте еще ни следа снега, ни грамма слякоти, даже листья шиповника продолжают сопротивляться порывистому ветру и проискам осени. О небе я ни говорю — оно ясное, как в июле, светлое, еще не подернутое предзимним туманом.
Водрузив на нос солнечные очки, я навострила свои стопы в сторону остановки, не забывая при этом любоваться красотами: живописно разбросанным вокруг урны мусором, перегнутыми качелями, собранными дворниками кучами листвы, оголенными стопами Коляна.
— Сосед, ты бы шел домой, а то, не ровен час, бронхит подхватишь, — предупредила я, оглядываясь на высовывающийся из-под лавки профиль Каляна.
— А-а-а? — профиль превратился в анфас, а на нем приоткрылся и начал посверкивать один глаз.
— Дуй, говорю, домой. Простудишься.
Колян сделал усилие — приподнялся на локте, но это и все, на что его хватило.
— Подбросишь? — поинтересовался он, в изнеможении опускаясь на покрытую инеем кочку.
— Сейчас не могу, на работу опаздываю, — извинилась я. — Но чтобы тебе не было так скучно, вот тебе, — я протянула Коляну конфетку.
— Эту отраву я не употребляю, — скривился он, отмахиваясь от гостинца. — Сахар — это белый яд.
— А водка?
— А водка — пиницея от всех болезней.
— Панацея, Колян, панацея.
— Один фик, — отмахнулся мой всезнающий сосед и почесал одну костлявую ногу об другую. — А еще водка хороший антибеп…деп… депирсант.
— Депрессант, — зачем-то поправила я.
— Ну а я что говорю! Просто отличный диперсант. Сам как жахну, диперсию как рукой…
— Ты где этого набрался?
— На лекции вчера был, — гордо ответил Колян и постарался лечь посолиднее, как и подобает ученому человеку.
— За каким бесом тебя туда понесло?
— Там доктор каждому, кто до конца лекции досидит по сто грамм наливал.
— Понятно, — хмыкнула я. Уж я-то знаю, как Колян любит продавать за водку свое внимание, свой голос (если грядут выборы), свой некачественный труд.
— Че те понятно? Я, можа, девушку туда водил. Свидание у меня было назначено, а водка она так, дело десятое.
— Вот я и говорю — понятно. Я ж тебя, шалуна, знаю, — подмигнула я Коляну, решив потешить его самолюбие, ведь как не крути, а он мужик, а мужик, как известно, до страсти любит, когда его обзывают бабником.
— Я такой, — горделиво изрек он. — У-хх!
Согласно закивав, я сделала несколько шагов задним ходом. Все ж, как не было приятно беседовать, а на работу идти надо. Колян еще что-то бормотал, когда я достигла милого сердцу «Запорожца», это означало, что до заветной арки оставалось совсем чуть-чуть.
— Леленчик, я ж тебе не сказал…
— Про то, что водка излечивает СПИД и рак?
— Че? А! Не. Про это не знаю, доктор про это ниче не говорил. Я вот че… к те мужик тут приходил.
— Какой еще мужик? — прокричала я, уже отойдя на порядочное расстояние от подъезда.
— Не знаю, какой. Обычный. Где ты живешь, спрашивал.
— А ты?
— Сказал. Квартира говорю такая-то, тока, горю, ща не ходи, там нету никого. Леленчик, горю, не пришла, а маманя ейная с бабкой в санаторий укатили на две недели.
— Выложил, значит, всю подноготную…
— Не-е. Не всю, — Вован позевнул, сверкнув клыком. — Он еще что-то хотел спросить, да я отрубился.
— Что ж ты так? Вдруг это мужчина мое мечты!
— Да не… вряд ли! Он знаешь какой? Ну…ну…
Времени на то, чтобы Колян сформулировал и выдал свою мысль, у меня не было — я услышала, как вдали загрохотал трамвай, поэтому я нетерпеливо махнула на него рукой и с криком: «вечером расскажешь» ломанулась к остановке.
Надо сказать, что я успела, правда, успела в последний момент. Стоило мне поставить обе ноги на подножку, как дверь захлопнулась.
Вот и веди после этого неспешные беседы с соседями.
Уже разместившись на узком кресле и придя немного в себя, я заинтересованно подумала, кто же это мог про меня спрашивать. Тем более любопытствовать, где я живу. Уж не Геркулесов ли? А, может, Зорин, решил таким образом вычислить, в какой квартире проживает Сонька, он, вроде бы, знал, что ее «покои» располагаются прямиком над моими.
Нет, все же приятнее думать, что это Геркулесов. Да, гораздо приятнее!
Когда я вошла в институтское фойе, меня ждал сюрприз. Только вы, бога ради, не пугайтесь! На этот раз не было никакого трупа, даже привычного омоновца не было, зато в проходной толпилась улыбчивая компашка моих коллег, с радостной Марусей на переднем фланге.
— Вы чего тут тусуетесь? — растерялась я, причем, даже испугаться не успела, хотя столь непривычно раннее их появление на рабочем месте могло сулить какие угодно беды.
— Тебя ждем, — сообщил Зорин, вынырнув из-за плеча Левы Блохина, умудрившегося как-то затесаться в компанию работников вычислительного центра.
Тут уж я испугалась. И было чему! Мало того, на работу приперлись ни свет ни заря, так еще и по кабинетам растекаться не хотят, променяв утренний чай на ожидание столь недостойной их внимания фигуры, как я.
— Убили что ли кого? — охнула я.
— Нет, — возопил Зорин. — Родили!
— Кто? И кого?
— Твоя мама, тебя!
— Когда? — продолжала тормозить я.
— Сегодня, когда же еще? Лель, ты че, забыла, когда у тебя день рождения? — вытаращилась на меня Маруся.
Тьфу ты! А ведь и впрямь забыла! С этими убийствами и не то забудешь.
— И сколько мне?
— 26, — совсем не по-джентльменски напомнил мне Зорин.
— Так много?
— Если хочешь, то 18, — сжалился надо мной Кузин.
— Да ладно, 26, так 26. Зачем при нашей красоте годы считать!
— Вот именно, — ввернул Блохин и как-то очень нежно на меня посмотрел. Уж не втрескался ли в свою спасительницу наш «трусливый лев»? Не дай бог, конечно — мне такие поклонники даром не нужны.
— И мы тебя поздравляем! — отрапортовала Маринка, просунув голову между локтями двух гигантов: Зорина и Блохина.
— И дарим… — Маруся еще шире растянула свой джулияробертсовсий рот и вытолкнула на передний план Княжну. — Вот!
— В пожизненное пользование или как?
— Чего?
— Неужели в рабство? С правом передачи по наследству? Вот спасибо. Я только не пойму, как потомственная дворянка, а некогда и английская королева, — я кивнула на Ленку, — на это согласилась?
— На что? — не поняла Княжна и устало привалила поднос (который я только что заметила) на вертушку проходной.
Тут-то до меня, наконец, дошло, что они решили мне подарить!
— Ленка, неужели ты испекла для меня свой чудо-торт?
— Ну, — подтвердила Княжна, после чего скинула с подноса полотенчико, дав тем самым мне и остальным возможность увидеть огромный овал торта, а потом и уловить аромат ванили и миндального ликера. — Вчера три часа пекла. А ты чего про наследование какое-то говорила?
— Да я это… Э… Надеялась, что ты мне рецепт дашь, — нашлась я, причем, не сильно погрешив против истины. Дело в том, что торт «Чудо», который свел с ума весь персонал нашего отдела, могла печь только Княжна, а делиться секретом его приготовления не соглашалась даже под пытками.
— Размечталась! — фыркнула Ленка. — Жуй, когда надо я испеку.