– Тогда тебе лучше поехать туда, – согласился Сеймур. – Нужно хотя бы там показаться.
Он дал отбой, и на Нико внезапно навалилась усталость. У нее в жизни теперь совсем не осталось радостей. Но так было не всегда. Вначале, когда она шла к вершине и все было внове, жизнь казалась взрывом. Каждый день был наполнен восхитительными маленькими переживаниями, и их с Сеймуром не покидало удивительное упоительное чувство, будто они чего-то добиваются и что-то покоряют. Одна беда: никто не объясняет, что покорять придется постоянно. Ты не вправе остановиться. Ты вынужден идти все дальше и дальше.
Но в этом и состоит, полагала Нико, жизнь. Не важно, где ты, ты должен безостановочно познавать себя, отыскивая желание продолжать движение. А когда сил больше нет, ты умираешь.
И все забывают о тебе.
Разумеется, когда ее имя исчезнет из памяти людей, ее самой уже не будет, так что какая разница?
Нико посмотрела в окно. Они наконец двигались по Третьей авеню, но машины все еще тащились удручающе медленно. Не стоит думать о печальном. Через несколько минут она увидит Кирби. Нико считала, что он – случайно выпавшая ей в жизни карта, шут-джокер в пестром наряде, конфета в красивой обертке.
– Вы сказали, трехсотый по Восточной Семьдесят девятой? – спросил водитель, врываясь в ее мысли.
Кирби жил в огромной башне из светло-коричневого кирпича, подъездная дорожка сворачивала с Семьдесят девятой улицы на Вторую авеню. Здание для среднего класса, но подъездная дорожка, скорее создававшая неудобства, должна была, видимо, придать дому некий шик. Под навесом находились две вращающиеся двери и стеклянная раздвижная, открывающаяся автоматически, как в аэропорту. В холле стоял большой стол, за ним сидел консьерж свирепого вида.
– К Кирби Этвуду, – сказала Нико.
– Что? – нелюбезно переспросил консьерж. Нико вздохнула:
– К Кирби Этвуду.
Консьерж сердито посмотрел на нее только потому, что она побеспокоила его, заставив выполнять прямые обязанности, и перелистал справочник внутренних телефонов. Снял трубку и набрал номер.
– Как вас зовут? – осведомился он.
Нико молчала. Она никогда не делала ничего подобного раньше и потому не была знакома с данной процедурой. Должна ли она назвать свое настоящее имя? В этом есть доля риска. Если же она назовет выдуманное имя, Кирби, возможно, не поймет, кто пришел, и это создаст еще более неловкую ситуацию.
– Нико, – прошептала она.
– Что? – переспросил консьерж. – Николь?
– Совершенно верно.
– Здесь к вам Николь, – сказал в трубку консьерж. И, с подозрением оглядев Нико, буркнул: – Поднимайтесь наверх. Двадцать пять джи. Из лифта – направо.
Дом номер триста по Восточной Семьдесят девятой улице был огромным зданием, состоявшим из квартир, «помещенных» одна на другую, как обувные коробки. В здании насчитывалось тридцать восемь этажей, на каждом по двадцать шесть квартир, обозначенных буквами алфавита. Всего квартир было девятьсот восемьдесят восемь. Они с Сеймуром жили в подобном доме, когда поженились, но быстро съехали оттуда и переместились на более высокий уровень во всех отношениях.
Нико услышала, как открылась дверь, звук эхом разнесся по пустому коридору. Она ожидала, что из какой-нибудь двери высунется красивая голова Кирби, но вместо этого по коридору к ней помчался огромный пес. Он весело прыгал, радуясь то ли гостье, то ли тому, что удалось вырваться из «коробки». По весу животного – фунтов сто – и пятнистой гладкошерстной шкуре Нико предположила, что это помесь борзой с датским догом.
Нико остановилась, готовясь схватить собаку за холку, если та попытается прыгнуть, но не успел пес добежать до нее, как в коридоре появился Кирби и резко приказал:
– Щенок! Сидеть!
Пес мгновенно остановился и сел, шумно дыша.
– Это Щенок. – Кирби, направился к Нико с уверенной улыбкой.
На нем была темно-синяя рубашка, застегнутая всего на одну пуговицу – на груди, словно он только что накинул ее, сняв с решетки, на которой она сушилась. Тело Кирби произвело впечатление на Нико, но еще больше поразили его педагогические способности. Нужны особое терпение и доброжелательная властность, чтобы так идеально вышколить собаку.
– Как поживаете, очаровательная дама? – небрежно спросил Кирби, словно визит к нему домой для секса в разгар рабочего дня женщины, старше его по возрасту, был абсолютно нормальным явлением.
Нико внезапно смутилась. Как ей держаться? Чего ждет от нее Кирби? Как он ее воспринимает?.. Не зная, на что опираться в создавшейся ситуации, Нико надеялась, что Кирби представляет их обоих как Ричарда Гира и Лорен Хаттон в «Американском жиголо». Может, войдя в роль Лорен Хаттон, она сумеет сыграть эту сцену?
И что стоит за словами «очаровательная дама»?
– Прости, я сглупил, сразу не пригласив тебя к себе, – сказал Кирби и двинулся в обратную сторону. Он обернулся на ходу и улыбнулся такой милой и покаянной улыбкой, что Нико растаяла. – А я, кстати, очень хотел, чтобы ты увидела мою квартиру. С той минуты, как мы встретились, я подумал: «Хорошо бы узнать ее мнение о моей квартире».
Дико, да? Встретил человека и сразу хочешь узнать его мнение. Дело в том, что я подумываю переехать отсюда. В центре города жить престижнее, но я только что отделал квартиру и, по-моему, глупо снова затевать переезд что скажешь?
Нико уставилась на него. Как на это реагировать? Они с Сеймуром жили в центре, в большом особняке в Уэст-Виллидже на Салливан-стрит. Видимо, это «престижное» место, но на самом деле они выбрали его потому, что там тихо, приятно и можно дойти пешком до школы Катрины. Быть может, ей следует посочувствовать Кирби в связи с хлопотами, доставляемыми ремонтом? Особняк они ремонтировали год, но Нико не принимала в этом настоящего участия – всем занимался Сеймур. А когда завозили мебель и декоратор завершал отделку, они на три дня переселились в отель «Марк». Потом ей вручили комплект ключей, и в один прекрасный день она после работы приехала вместо старой квартиры в новый особняк. Они исходили из соображений удобства, но Нико вдруг осознала, что это звучит по-барски и в конце концов она начнет считать себя выше Кирби. Нико смущенно улыбнулась:
– Я, право, не знаю, Кирби…
– Ну, что-нибудь да скажешь. – Кирби распахнул дверь и придержал ее рукой, так что Нико пришлось нагнуться, чтобы войти в квартиру. Она коснулась его груди и покраснела. – Хочешь вина или воды? – спросил Кирби. – Я подумал: она похожа на женщину, которая любит белое вино, поэтому пошел и купил.
– Ну что ты, Кирби, не стоило, – отозвалась Нико, чувствуя себя косноязычной школьницей. – Мне не следует пить в середине дня.
– О, я знаю. Ты деловая женщина. – Кирби зашел в кухню – узкую щель справа от двери, – открыл холодильник и вынул бутылку вина. – Но тебе не помешает расслабиться. Вредно постоянно мчаться со скоростью сто миль в час. – Он повернулся с улыбкой.
Нико улыбнулась в ответ. Внезапно Кирби стремительно, как змея в броске, наклонился к ней и впился в ее губы поцелуем. Держа в одной руке бутылку, другой он притянул Нико к себе. Она с готовностью прижалась к Кирби, думая о том, что его губы напоминают мягкий, спелый, сочный плод – папайю, может быть, – по контрасту с его неотразимо крепким телом. Поцелуй продолжался, кажется, несколько минут, но на самом деле, наверное, секунд тридцать, а потом Нико почувствовала себя придавленной, стало нечем дышать, как бывает в замкнутом пространстве. Она оттолкнула Кирби.
Он отступил на шаг и внимательно посмотрел на Нико, пытаясь понять ее реакцию.
– Слишком решительно и слишком быстро, да? – спросил он, нежно касаясь щеки Нико. Однако в следующую минуту он сменил тему, как ребенок, вдруг обнаруживший новую игрушку: – Все же выпьем вина, а? – Кирби поставил бутылку на стойку, словно обрадовался, что она оказалась у него в руке. Достал из буфета два бокала. – Я купил их в «Крейт и Баррел». Ты когда-нибудь была там? У них всегда скидки. Эти стоили всего по пять долларов штука, а они хрустальные, – рассказывал он, открывая вино и разливая его по бокалам. – Однажды, – продолжал он с молодежной вопросительной интонацией, – я катался на яхте какого-то богача, так там все бокалы, даже для сока, были хрустальными. Но что мне нравится в Нью-Йорке – здесь дешево можно купить действительно хорошие вещи. Ты обращала на это внимание? – Кирби подал Нико бокал, и она кивнула, наблюдая за его движениями – слова не шли у нее с языка, желание лишило ее дара речи.