Лишенный привычной гимнастики для ума, Фред с трудом проникался непринужденным тоном беседы. Но черный юмор Феликса пришелся ему по душе, и Фред впервые за несколько месяцев вяло улыбнулся.
— Фрейд меня интересует, но на данный момент я хотел бы опробовать теорию Ломброзо.
Психиатр? Вряд ли, гадал Фред. Феликс имел беспрепятственный доступ в тюрьму, значит, обладал хорошими связями. Очень хорошими связями, раз мог позволить себе «опробовать теорию Ломброзо».
— Ломброзо? Забавно, но теперь я ее не разделяю. Я жил среди преступников полгода и у многих не замечал аномалий в строении черепа.
— Собственным опытом вы опровергаете его доводы? Преступник, в вашем понимании, не уподобляется животному?
— Именно так. Эти признаки: сплющенный нос, сросшиеся мочки ушей, выдающиеся челюсти, низкий лоб… здесь редкость.
— Хм… И облик преступника не отражает звериные черты?
— Возможно, вы и отыщите здесь подобный типаж, один на сотню.
Только тут Фред заметил на столе Феликса весь инструментарий для обмеривания. Дю Шандер поймал его взгляд:
— Вы разрешите?
— С удовольствием. Своим примером докажу вам, что Ломброзо ошибался.
— Посмотрим, — Феликс вышел из-за стола и стал ловко зажимать обруч краниографа вокруг головы Фреда, а, записав результаты, начал ощупывать неровности его черепа. — Я заинтересовался вами еще потому, что генеалогия вашей семьи носит все признаки деградации. Ваша сестра, Моника Каттнер, стала этой зимой сенсацией. О ее похождениях в Праге писали все газеты. Поэтому такая удача, что я нашел вас, ее родного брата.
Вначале разговора Фред ощущал себя, словно заново учился ходить, постепенно привыкая к первым шагам. Мысли постепенно набирали обороты, а сейчас с бешеной скоростью неслись и гудели в голове, как паровоз.
— Я ничего не слышал о ее судьбе, — рана в груди отозвалась глухой болью.
Феликс достал серебряный портсигар, раскрыл перед взором Фреда свою карманную коллекцию. Довольный вид Каттнера обманул его: не тонкий запах дорогого табака вызвал у Фреда мимолетное состояние блаженства — просто он, наконец-то, раскусил дю Шандера. Слишком явное стремление найти общий язык со всяким, даже с преступником, сквозило в его полных заинтересованности вопросах, в рукопожатии, устанавливающем дружеские взаимоотношения «на равных», в неуловимых комплиментах. А подчеркнутое карманным набором сигарет на любой вкус, выдавало и профессию их обладателя.
Фред лениво затянулся, позволяя себе короткую передышку перед новым потоком информации о Монике, требующей тщательного анализа. известный.
— У нее на счету три преступления. По крайней мере, только о трех известно полиции. Первое вам известно лучше, чем мне, вы были его участником. Второе она совершила на следующий день после вашего ареста. Я восхищен ее смелостью! Вся Вена поглощена ее поисками, а мадемуазель Моника продает за огромные деньги дом, который ей не принадлежит. А зимой в Праге ее обвиняют в убийстве. Вот так.
Фред был благодарен дю Шандеру. Казалось, вместе с мыслями в нем умерли и чувства. Ведь только мысли позволяли ему чувствовать, жить. И только теперь он понял, что Моника, избежав тюрьмы, вовсе не избежала кары, которая ждала всю их пятерку. Ей, на свободе, было труднее, чем ему в клетке.
— Просто она совсем одна… — объяснил Фред, словно не видел в происшедшем с сестрой ничего удивительного.
Феликс смерил его взглядом. Брат с сестрой стоили друг друга. Он искал на лице Каттнера потрясение, злость, свойственные обывателю в минуту подобного разоблачения. Но в деяниях сестры Фред не видел для себя ничего позорного, он будто заранее оправдывал любой поступок Моники, разрешая ей действовать по своему разумению. Для него не существовало правил, он не признавал выбор верным лишь потому, что он соответствовал нормам общественной морали. При этом Феликс не замечал и бахвальства, странной гордости, присущих закоренелому преступнику. Хмурое лицо Фреда выражало лишь глубокую озабоченность. Молчанием дю Шандер побуждал его к исповеди, но Фред не собирался быть вежливым.
— Одна? Да с ней целому миру не справиться!
Фред промолчал, только во взоре появилась тайная решимость.
— Вы очень любите сестру? Даже опасность гибели не подвинула вас к желанию сбежать, а, услышав о ней, вы сразу подумали о побеге!
За дверьми кабинета ждал караул, в его сопровождении Фред зашагал по испещренным временем плитам тесного коридора, по растрескавшимся ступеням средневековой крепости, превращенной в тюрьму. Фред, всему придумывающий собственные названия, про себя именовал это место замком.