Под окрики охранника вынужденные лечь по нарам, заключенные угрюмо разбрелись по своим местам, вдыхая запах кострового дыма и мечтательно закрывая глаза. Словно в ответ на их тоску, за пределами стен звенящий голос запел карселерас, степенную и медленную песнь преступника, томящегося в тюрьме. Всю ночь цыгане пели и плясали. Звенели гитары, пронзительно ныли скрипки.
Кислый запах дыхания убийцы ударил в нос, прежде чем горячие ладони схватили Фреда за горло.
— У тебя не хватит духу воспользоваться ножом, австрийский сосунок! — в самое ухо шептал сосед, сдавливая его шею.
Никто из узников, завороженных мелодичными цыганскими напевами, не обращал на них внимания. Все и так знали, что австрийцу не жить, и никто спасать его не собирался. Как и в прошлый раз, они будут равнодушными свидетелями молчаливой расправы.
Фред задыхался, все плыло перед глазами, но он действительно не мог убить, хоть его рука и сжимала нож. Точнее он не собирался убивать… Специально целясь в плечо, выбирая место, чтобы не задеть ни органа, ни артерии, Фред замахнулся ножом. Его рука ослабла от борьбы, лезвие соскользнуло по напряженным мышцам убийцы… к шее.
Босниец дернулся, оторвав от горла Фреда сальные тиски рук, и тот нанес еще один удар — деревянной ручкой в висок. Размякшее тело упало на его грудь, окропляя робу теплой кровью. Отодвинув к стене неподвижную тушу соседа, Фред, шатаясь, встал с постели и подошел к металлической двери. В окошко, выходящее в освещенный и пустой коридор, он крикнул, хрипло, закашлявшись:
— Помогите! Убивают! Помогите!
Но где охранники? Неужели все — зрители разнузданных цыганских плясок? Вскоре послышался торопливый топот сапог. Фред рухнул на пол, и в облаке света, льющегося из открытой со скрежетом двери, предстал перед стражами лежащим в крови. Казалось, они ожидали этой ночью найти его здесь именно в таком виде. Ни удивления, ни подозрения не отразилось на их лицах. Они даже не были удручены тем, что их отвлекли от зрелища.
Фред застонал.
— Живой! — хмыкнул первый, помоложе. С его лица еще не сошел румянец умиления от танцев бойких цыганочек, от взлетающего вихря красочных юбок, обнаженных смуглых ног.
— Ну, ты, парень, силен! — прошептал второй, бородатый, поднимая Фреда на ноги и помогая пройти шаткой походкой в коридор. — Девять жизней, как у кошки. Жалко даже, все равно обречен.
Третий закрывал дверь в камеру, гремя связкой ключей.
— Сходи за господином Кустурико.
Фред понял, что одного посылают за врачом. Остаются двое. Он стал медленно сползать вниз, закатив глаза.
— Эй! Эй! Не откинь здесь копыта!
— Слушай, Франьо, — пробубнил молоденький, — доведи его до больницы, а? Помрет по дороге, так помрет. Там девки такие! Я умираю, как они танцуют!
— Иди. — и остался один.
Охранник довел, почти дотащил Фреда до конца коридора, помог спуститься по лестнице вниз. Смотритель не церемонился, но сейчас равнодушие к его жизни стало спасением для Фреда. Казарменные помещения караула на первом этаже пустовали, в карцерах скулили заключенные, обреченные провести несколько суток на хлебе и воде и тем самым окончательно лишиться здоровья, а может быть, жизни.
Охранник вывел его из крепости. Фред отлично знал дорогу к тюремной больнице, но позволил себя медленно довести, с каждым шагом мечтая бежать, а не плестись. Они минули пекарню, крошечную мечеть и скелет строящейся католической церкви. Каждая минута казалась вечностью, сулила погибель. И лишь заунывная музыка цыганского романса, полная магии и глубины, наполняла Фреда уверенностью, сродни наглости. Будто он сам цыган, выросший в полной свободе от всех и от всего.
— Навстречу ветру… Навстречу воле… — пропел он тихо.
— Что?
В ответ Фред приставил к шее конвоира кинжал. Тот понял его без слов, позволяя вытащить из кобуры старенький «манлихер»[3], и тихо хныкнул, когда Фред наметанным движением ударил пистолетом по его голове.
Решетки больничных окон позволили быстро забраться на крышу. Возможно, навыки лазанья по дереву к балкону Стеф помогли ему в этом. Внимание постовых на вышках полностью сосредоточилось на отблесках костров и зажигательных танцах. Фред медленно двигался к тюремной стене, обвитой колючей проволокой. Сердце бешено колотилось в груди. На последних пяти шагах он перешел на бег и повис в прыжке. Вокруг застыла непроницаемая пустота, но он летел навстречу ветру, навстречу воле…