Нет! – Подумала она. – Уходи, уходи внутрь! Вслух она этого выговорить так и не смогла. Подняв взгляд, Марджи увидела, как Ник, действительно стоявший в дверях, вдруг взмахнул косой, и в ту же секунду ее оросил взмывший ввысь кровавый дождь, вслед за чем голова одного из детей стала гротескно заваливаться на сторону и падать с плеч.
Марджи услышала их разгневанные и одновременно удивлённые крики, а потом увидела, как маленькие дьяволята столпились рядом с обезглавленным и падающим на лестницу телом мальчика. И тут же послышался крик Лауры – крик погибающего, можно сказать, уже погибшего человека. И вот Ник уже подхватил Марджи под руки и, бросив на пол окровавленную косу, втащил внутрь помещения чердака, после чего яростно задернул задвижку, а сверху стал наваливать матрасы. Марджи заставила себя подняться на ноги и принялась помогать ему передвигать комод, чтобы еще больше укрепить ведущую на чердак дверь.
Наконец-то вокруг нее образовалось безопасное пространство, хотя снизу по-прежнему непрерывно доносились их ожесточенные стуки в дверь.
Стоя у основания лестницы, Лаура с изумлением смотрела на странный округлый предмет, который, катился навстречу ей, чуть подскакивая на ступенях. Со стороны он мог показаться ее собственным, почти зеркальным отражением – распахнутый рот, дикий взгляд, губы, окруженные коркой крови и пены. Глядя на все это, она погрузилась в спасительное забытье, изредка прерываемое ее отрывистыми, отдаленными воплями, которые, однако, отнюдь не казались ей чем-то реальным и, тем более, угрожающим. Она уже не узнавала интерьера окружавшей ее гостиной; никогда ранее ей не приходилось видеть и эту лестницу, и этих маленьких людей которые с криками неслись мимо нее вверх по лестнице, а потом достигнув верха, принялись с силой барабанить по двери. Она оказалась наедине с группой незнакомцев, которые как будто участвовали в непонятной ей гонке за каким-то объектом, также кстати сказать, ей совершенно неведомым, ибо там, за дверью, в чем у нее не оставалось никаких сомнений, ничего и никого не было. Она и сама не смогла бы сказать, откуда ей это известно – просто знала это, и все. Но ведь там и в самом деле лежали лишь старые журналы, какие-то газеты, а во всем остальном это был всего лишь грязный и пыльный чердак.
Так что же, весь этот странный кровавый поток, который захлестнул сейчас весь дом, был лишен какого-либо смысла и лишь сопровождал их поспешное продвижение наверх, к чердаку, чтобы, вырвавшись оттуда через крохотное оконце, обрушиться сверху на землю, подобно воде, вырывающейся из края садового шланга?
Лаура засмеялась. Чем-то это напомнило ей старую игру, которой они забавлялись еще в средней школе. Они называли ее «китайской пожаркой»: когда машина останавливалась на красный сигнал светофора, они распахивали дверь, выскакивали наружу, и прежде, чем успеет зажечься зеленый, обегали вокруг машины минимум раз, а если получится, то и два, после чего снова забирались внутрь через ту же самую дверь, через которую прежде вылезали. Вот и сейчас она видела, как какие-то незнакомые ей люди вбегали через пролом в кухонной двери, устремляясь затем в гостиную, а оттуда вверх по лестнице, на чердак, и при этом ярким, разноцветным потоком струясь по всему дому и возвращаясь назад, подобно маленьким черным тигренкам Самбо, которые вдруг превращались в масло. Вот и они скоро перестанут быть людьми и превратятся всего лишь в стремительно летящий, багровый, струящийся по всему дому поток, тогда как сама она так и будет стоять у его берегов, пребывая в полной безопасности и дикими глазами наблюдая за происходящим, поскольку хотя все это и являлось всего лишь сном, являлось также и чудом, смешным, но в большей степени всего лишь забавным – ну в самом деле, не чудно ли то, что люди превратились в реку, наполненную какой-то яркой жидкостью, отчего сами они вовсе перестали походить на людей?
Она села на пол рядом со своим зеркальным отражением и осторожно дотронулась пальцем до его глаз; и в тот самый момент, когда веки отражения сомкнулись, ее собственные ресницы чуть дрогнули и опустились. Она мысленно представила себе, как сидит у основания лестницы; и, несмотря на окружающую темноту, отчетливо видит мелькающие вокруг черные тени.
Скорость летящего потока стала ослабевать, и она уже начала было подумывать о том, чтобы рискнуть и, переступив через него, войти внутрь круга. Правда, сейчас это уже не казалось ей столь же волнующим событием, как несколько секунд назад, когда поток... да, исторгался, как если бы вокруг нее бушевала гроза или вдруг началось наводнение, и все же ей казалось, что будет все же приятно войти внутрь этого круга; вот, сейчас она ощутит его прохладное и освежающее прикосновение, и ей будет совсем не так страшно, как тогда, когда поток бушевал столь неистово. А что, и в самом деле стоит попытаться.
Она опустила левую руку, намереваясь дотронуться до этого потока. Интересно, а эти живые существа – это ведь были рыбы, не так ли? – смогут они укусить ее? Скорее всего нет, – подумала Лаура и скользнула рукой внутрь его. Как странно, – пронеслось в ее голове, – вовсе не прохладно, а даже тепло, и как приятно это прикосновение вязкой влаги к ее сухим, потрескавшимся губам. Она сделала глубокий вдох и открыла глаза.
У нее на коленях лежала голова ребенка, повернутая лицом вверх.
Только сейчас она поняла, что это действительно голова ребенка, поскольку глаза зеркального отражения были бы открыты, точно так же, как и ее собственные. Лаура пристально всматривалась в это лицо, желая лишний раз убедиться в своей правоте. А потом вдруг заплакала. Поток куда-то исчез, и на его месте – на лестнице – оказалось лишь какое-то завывающее столпотворение, да еще разве что сохранившийся у нее на губах солоноватый привкус потока. Она подтянула голову ребенка ближе к груди, совершенно не ощущая размеренную капель темной крови, которая, растекаясь по ее рубашке, стекала ей на живот, словно гной из застарелой раны...
Теперь между ней и открытой передней дверью стояли лишь две маленькие, одетые в какие-то лохмотья и молча взиравшие на нее девочки. Даже сейчас у нее не возникло и мысли вдруг вскочить и побежать, покинуть этот дом – ведь в этом не было никакой нужды. Она лишь снова сомкнула веки и, когда девочки стали медленно приближаться к ней, принялась подсчитывать плавающих рыбешек.
А тем временем на лестнице двое мужчин пытались сокрушить заслон довольно-таки тонкой двери, ведущей на чердак. Снизу до них доносились стоны громилы, над рукой которого возились женщины, пытавшиеся остановить поток крови. Рядом, почти вплотную с ними, суетились дети, которым хотелось первыми прорваться наверх. Тощий просунул в образовавшийся разлом руку, отдернул задвижку и надавил – дверь даже не шелохнулась. Он разгневанно глянул на брата. Оттолкнув детей в сторону, оба спустились на несколько шагов вниз и с разбега разом кинулись на дверь – тот, что был в красной рубахе, метил ближе к дверной ручке. Увидев, что дверь подалась на пару дюймов, оба довольно ухмыльнулись, после чего снова отошли, чтобы предпринять очередную попытку.
Внутри, на чердаке, Ник матерился и изо всех сил пытался задвинуть комод на прежнее место. Он злился на себя за то, что они столько времени потратили впустую, тогда как вполне можно было спуститься за гвоздями и молотком и накрепко заколотить дверь. Что и говорить, это было его упущение. Сейчас же он слышал, как они колотят по дверной панели, и прикинул, что даже навалившись телами на комод, они с Марджи едва ли смогут сдерживать натиск более нескольких минут. Значит, придется прыгать.
Ник прикидывал про себя, всели из тех людей, что копошились внизу, собрались в доме. А вдруг некоторые остались снаружи и поджидают их появления? Прямо под окнами? Раздался очередной громовой удар по двери, и комод снова сдвинулся на пару дюймов.
– Так дело не пойдет, – сказал он.
Марджи кивнула. Она стояла так близко от него, что он чувствовал запах ее пота и ощущал щекой горячее дыхание. На секунду выглянув в окно, он сказал:
– Ты первая.